• Ориенталистика
• 2018 год
• Vol 1, № 2

• А. П. Базиянц
• Азиатский музей
• академики
• востоковедение
• Институт востоковедения РАН
• academics
• Ashot Baziyants
• the Asiatic Museum
• Institute of Oriental Studies of the Russian Academy
• Oriental and Asian Studies

От Азиатского музея к Институту востоковедения (1818-1929)

Российское востоковедение имеет глубокие исторические корни. Обширная многонациональная страна, расположенная на стыке двух континентов, простирается далеко на запад от географической границы Азии и ещё дальше на восток от границы Европы. Отсутствие в ряде случаев чётких демографических границ, национальная чересполосица наложили глубокий отпечаток на развитие народов, их отношения, язык, быт и культуру. И в прошлом, и в настоящее время востоковедение для народов нашей страны - это не только наука о странах и народах зару­бежного Востока, их языках, литературе, культуре, истории, междуна­родных отношениях, - это и часть собственной отечественной истории, истории культуры и науки.

Колониальные владения России не были отделены морями и океана­ми от метрополии, не были изолированы, а непосредственно соприкаса­лись с ней. Эта географическая близость и отсутствие, особенно на окра­инах, чётких этнических границ сыграли в целом положительную роль в экономическом, социальном и культурном развитии народов обшир­ной Российской империи, содействовали сотрудничеству русской интел­лигенции и представителей культуры и науки народов Востока России. Влияние философии и культуры русского народа бла­готворно сказалось на развитии культуры народов России. Процесс этот не был односторонним. В интересующей нас сфере научных знаний он заложил предпосылки общероссийского востоковедения.

В целом востоковедению, как и любой другой гуманитарной науке, присущи те же самые исторические закономерности ста­новления и развития.

Остановимся на основных вехах, на глав­ных этапах истории становления отече­ственного востоковедения.

По мнению академика В. В. Бартольда (1869-1930)², начало научного изучения Востока в нашей стране связано с именем Петра I [1, с. 203]. В первой четверти XVIII в. делаются первые попытки наладить систематическое изучение восточных язы­ков и в 1714 г. создаётся знаменитая Кунсткамера, эта «праматерь всех наших музеев» [2, с. 8]. Создание Кунсткамеры содействовало накоплению музейных материалов и кол­лекций восточных рукописей, книг, монет и разного рода редкостей. В Кунсткамере собирались и хранились памятники истории и истории культуры, хотя они и не являлись ещё «предметом специального изуче­ния. Если рукописи и ксилографы при поступлении в академическую библиотеку заносились в каталог, то монеты просто складывались в ящики и там хранились» [3, с. 454]. Кунсткамера, по мысли Петра I, должна была служить целям просвещения, а также содействовать завя­зыванию связей с научными учреждениями Европы. Кунсткамера, открытая для обозрения в 1719 г., «по праву считается одним из ста­рейших музеев мира» [4, с. 228].

Через 10 лет, уже после создания Академии наук, Кунсткамера была передана ей. «Однако, хотя в собраниях Кунсткамеры к середине XVIII в. имелось большое число памятников на восточных языках, предметов материальной культуры, особенно восточных монет... изучение их велось очень слабо» [3, с. 452]. Ни деятельность профессора восточных языков Г. Я. Кера, ни академика Т. З. Байера и других учёных не продвинули раз­витие востоковедной науки в России [5, с. 36].

В истории отечественной науки Г. Я. Кер⁵ известен как автор проекта «Академии или Общества восточных наук и языков в Империи Российской». Этот документ был составлен им в 1733 г. и состоял из пяти разделов. Г. Я. Кер указывал, что Россия поддерживает постоянные тор­говые и дипломатические сношения со странами Ближнего и Среднего Востока, Кавказа, Средней Азии, а также и с Индией; что для успешного развития этих сношений нужны хорошо подготовленные специалисты, которые должны знать восточные языки, обычаи, нравы и особенности государственного устройства этих стран. Г. Я. Кер выдвинул программу подготовки учёных востоковедов и практических работников на Востоке. В составленном им перечне специалистов по Востоку упоминаются филологи, историки, нумизматы, архивариусы, библиотекари, перевод­чики, знатоки письма - арабского, персидского, турецкого.

Г. Я. Кер дал критическую оценку существовавшим в его время посо­биям по восточным языкам и пришёл к выводу, что их недостаточно, грамматики - плохи, словари - редки; общий итог был неутешительным. Последний раздел проекта Г. Я. Кера - возможности и средства к учреждению Азиатской Академии - проникнут оптимизмом. Он считал, что книги, рукописи, письма на ближневосточных языках, хранящиеся в Коллегии иностранных дел, трофеи, добытые в Ширване, а также част­ные коллекции «могут составить основание для восточной библиотеки Императорской Восточной Академии или Общества» [6, с. 27]. Г. Я. Кер назвал знатоков различных восточных языков: Мессершмидта⁶, Синевича, Мустафа-Ахмеда, Муртаза Тевкелева⁷ (трое последних - пере­водчики с турецкого языка), Бикри Христофора (турецкий и персидский языки), академика Теофила Зигфрида Байера⁸, Бухарта, Бакунина⁹ и Смирнова (калмыцко-монголо-маньчжурский и китайский языки). Сам Г. Я. Кер был знатоком арабского, персидского, эфиопского и некоторых других языков.

Документ, составленный Г. Я. Кером, остался, к сожалению, лишь памятником истории отечественного востоковедения; практической роли он не сыграл и фактически был забыт. Для нас этот документ важен как свидетельство очевидца о состоянии Российского востокове­дения в первой трети XVIII в. К картине, нарисованной Г. Я. Кером, сле­дует добавить несколько штрихов о положении дел с изучением язы­ков Дальнего Востока.

Систематического изучения этих языков налажено не было, а Российская духовная миссия в Пекине, основанная в 1717 г. и служив­шая не только неофициальным дипломатическим представительством России, но и первым центром изучения Китая и подготовки кадров рус­ских китаеведов, только набирала силу.

Таким образом, создать в первой половине XVIII в. научный центр вос­токоведения в России не удалось. Более того, по утверждённому в 1747 г. «Регламенту Академии наук и художеств в Санкт-Петербурге», т. е. по уста­ву Академии, гуманитарные науки (историко-филологические и юридические) вообще отходили от Академии и пере­давались академическому университету, созданному в том же 1747 г. При этом кафе­дра восточных языков в университете не была предусмотрена Регламентом 1747 г.

Этот регламент признавался некоторы­ми членами Академии наук неудовлетвори­тельным, а М. В. Ломоносов¹⁰ выдвинул свой проект реорганизации структуры Академии, проект устава академической гимназии (1758 г.) и проект устава академического университета (1759 г.). «Учебная программа академического университета», составлен­ная Ломоносовым, предусматривала препо­давание ряда новых дисциплин: русского права, химии, ботаники, анатомии, а также восточных языков.

Академик И. Ю. Крачковский (1883- 1951)¹¹ считал, что идеи Г. Я. Кера были близки Михаилу Васильевичу Ломоносову и, «может быть, не случайно в плане поме­ченных им для себя работ и проектов в черновых записях Ломоносова стоит “ориентальная Академия”» [5, с. 37]. М. В. Ломоносов утверждал, что географическое положение России, её торговые и политические интересы в Азии и связи с Азией настоятельно требуют глубокого изуче­ния восточных стран и языков; он обосновал идею создания специализи­рованных научных и учебных учреждений и считал необходимым созда­ние в России «Ориентальной Академии» [7, с. 50].

Ломоносовский проект устава не был утверждён, тем не менее в 1760 г. президент Академии наук К. Г. Разумовский¹⁴ передал гимназию и университет в ведение учёного, предоставив ему право и возможность руководствоваться его собственным регламентом [8, с. 97].

Но, несмотря на значительное улучшение учебного процесса в гим­назии и университете и наметившуюся положительную роль, которую стала играть Академия в подготовке отечественных учёных, правитель­ство не оказало поддержки преобразованиям учёного. Поэтому вскоре после смерти М. В. Ломоносова университет прекратил существование. Неудача постигла и «Собственноручный проект» училища восточных языков, составленный Фёдором Ивановичем (Теодором) Янковичем де Мириево¹⁵, сербским дворянином, приглашённым Екатериной II в Россию по рекомендации эрцгерцога Иосифа II для участия в работах Комиссии об учреждении народных училищ. По проекту Фёдора Янковича в вос­точном училище полагалось иметь «учителей семь... Учеников у каждого учителя по 12, а всех 84». Проект устанавливал не только количество учителей, но и, говоря современным языком, нагрузку каждого из препо­давателей.

«§ 2. Число учителей с означением языков

1. Для турецкого вместе с арабским, и персидским.
2. Для татарского с бухарским, киргизским, хивинским и трухменским.
3. Для имеретинского с карталинским.
4. Для армянского с горским того народа в горах кавказских, который многочисленнее и с коим России более дела или ныне есть, или со време­нем быть может.
5. Для калмыцкого с монгольским.
6. Для манжурского с китайским.
7. Для... (неразборчиво. - А. Б.) у западных берегов Северной Америки и сибирским»¹⁶.

Несомненно, Фёдор Янкович был человеком сведущим в восточных языках, выдвинувшим определённые принципы при распределении «учебной нагрузки» преподавателей. Правда, он объединил в одну группу арабский, персидский и турецкий языки. Но и много позже в различных университетах Европы и России первые два из перечис­ленных языков, а часто и все три включались соответственно в один арабско-персидский или арабско-персидско-турецкий разряд с одним преподавателем для двух-трёх дисциплин (вероятно, исходили из сооб­ражений, что это языки мусульманских народов, пользовавшихся араб­ской письменностью). Ясно, что вторую группу составляют тюркские языки, третью - кавказские, пятую - монгольские. Наибольшие затруд­нения у авторов проекта, надо полагать, вызвала четвёртая группа. Здесь армянский язык, не имеющий аналогов и обособленный в отдель­ную ветвь индоевропейской семьи, объединён с неназванным языком наиболее многочисленного горского народа Кавказа. Видимо, автор проекта исходил из принципа, что уж коли каждому учителю не менее двух языков надлежит преподавать, то и учителю армянского следует добавить ещё один язык, но какой - он точно назвать не решился. Любопытна седьмая группа. Впервые выдвигается мысль о необходи­мости изучать северо-восточные языки Сибири. Автор прямо называ­ет - языки народов, обитающих у западных берегов Северной Америки. Несомненно, это предложение связано с активным освоением русскими купцами и промышленниками Аляски, принадлежавшей России до 1867 г. Возможно, что Ф. Янкович имел сведения о языковой близости народов крайнего северо-востока Азии и севера Америки.

В заключение следует сказать, что проект Фёдора Янковича де Мириево - любопытный, интересный документ второй половины XVIII в., предусматривавший создание училища, где преподавались бы языки народов пограничных с Россией восточных стран и тех народов, с кото­рыми Россия поддерживала тесные торговые связи.

Таким образом, вплоть до начала XIX века востоковедение в Академии наук и в России в целом не получило необходимого разви­тия. Что касается материалов по истории и истории культуры народов Востока - книг, рукописей, монет и т. д., то собирание их, хотя и не носи­ло систематического характера, велось на протяжении всего XVIII сто­летия, и поэтому в музее и библиотеке Академии наук были собраны богатые коллекции.

Преодоление отставания академической науки требовало изменения структуры Академии и новых организационных форм её деятельности. В 1803 г. Академия наук получила новый устав и новую структуру. Упразднялась академическая гимназия; учебная часть и «художества» отходили от Академии, вместо этого в высшем научном учреждении стра­ны восстанавливались гуманитарные науки - «история, статистика и эко­номия политическая» [9, с. 64]. Но и новый устав 1803 г. обходил стороной востоковедные науки. Однако в Академию наук были приглашены: восто­коведы-китаеведы Генрих Данилович (Христиан Мартин) Френ в 1817 г.; языковед, востоковед-санскритолог Януарий Осипович Ярцов¹⁷ (1818 г.); монголовед и тибетолог Яков Иванович Шмидт¹⁸ (1829 г.); арабист, санс­критолог, иранист Франсуа Бернар Шармуа¹⁹ (1832 г.); арабист, санскрито­лог и тюрколог Генрих Леберехт Флейшер²⁰ (1835 г.), санскритолог Роберт Христианович Ленц²¹ [10, с. 32, 37, 41, 43, 44]. Это было сделано на основании § 24 Регламента Академии наук 1803 г., который предусматри­вал возможность «принять в число ординарных членов какого-либо известного учёного, упражняющегося в науке, в § 3 не означенной, если найдёт она выгодным присоединение сей науки к предметам обыкновен­ных её занятий» [9, с. 68].

Начало XIX века в истории отечественного востоковедения занима­ет особое место. В первой четверти прошлого столетия были созданы востоковедные подразделения в университетах; кафедры восточных языков, Азиатский музей Академии наук, Лазаревский институт вос­точных языков²², Учебное отделение Азиатского департамента МИД России²³, Восточный институт²⁴ при Лицее Ришельё в Одессе. Складывается система подготовки кадров востоковедов, создаются востоковедные учебные и научные центры. Эти годы были качествен­но новым периодом в истории отечественного востоковедения, предо­пределившим появление новой востоковедной школы в мировой ори­енталистике - российской. Создаются востоковедные центры в Москве, Харькове, Казани, Петербурге, Дерпте, Вильно, Одессе.

Завоевания России на Востоке остро поставили проблему управле­ния новыми владениями и освоения их в экономическом и иных отноше­ниях. После победных для России войн с Ираном (1804-1813 и 1826­1828 гг.) Восточное Закавказье вошло в состав России. Войны России с Турцией (1806-1812 и 1828-1829 гг.) также завершились победой рус­ского оружия. Несмотря на вооружённые конфликты, продолжали разви­ваться и мирные взаимовыгодные торгово-экономические связи России с Ираном и Турцией²⁷.

Вхождение в состав России Грузии, Северного Азербайджана, Восточной Армении не только изменили географическую, но и разноо­бразили её политическую, религиозную, этнографическую и лингвисти­ческую карту. Россия стала непосредственно соседствовать с Ираном и Турцией. Издавна существовавшие торговые и экономические связи России со странами Юго-Западной Азии получили дополнительный сти­мул развития.

В русском обществе нарастал интерес к Востоку. Об этом свидетель­ствует, например, факт избрания в число иностранных почётных членов Академии английского востоковеда Сусли Гора в 1815 году, французских ориенталистов Сильвестра де Саси²⁸ и Луи Матьё Лангле²⁹ в 1818. Восточная тема звучала в русской музыке, живописи и особенно в литературе.

В начале XIX века правительство России утвердило новое положение об учебных заведениях, по которому страна делилась на несколько учеб­ных округов, в каждом из которых все учебные заведения были разбиты на разряды - начиная от приходских школ и кончая университетами. Университеты мыслились как центры образования и руководства учеб­ным делом соответствующего учебного округа. К этому времени в России существовали три университета- Московский, основанный в 1755 г., Дерптский (1802 г.) и в Вильно (Вильнюсе). Помимо этих городов, уни­верситеты предполагалось создать в Петербурге, Казани и Харькове.

Разрабатывается проект создания училищ восточных языков с цен­тральным училищем этого типа в Казани. По этому проекту, а готовила его Коллегия иностранных дел в 1806 г., предполагалось учредить при казанской гимназии, помимо уже имевшегося класса татарского языка, классы арабского и турецкого языков; при иркутской гимназии - китайского и маньчжурского языков (класс японского существовал здесь ещё с 1782 г.), а в тифлисской персидской школе ввести изучение грузинско­го и армянского языков. «Ученики, прошедшие курс учения в этих клас­сах, должны прикомандировываться для дальнейшего усовершенство­вания в восточных языках к Казанскому университету, по окончании занятий при котором (сроком не менее годичного) они подвергаются особому испытанию в Коллегии иностранных дел, после чего определя­ются в государственную службу переводчиками при коллегии, при рус­ских миссиях и консульствах; если же по ведомству иностранных дел мест не окажется, они могут быть определяемы на учительские вакан­сии или на общие административные должности при губернаторах вос­точных областей» (цит. по: [11, с. 222]). Учеников классов китайского и маньчжурского языков предполагалось прикомандировывать на пра­вах студентов к Российской духовной миссии в Пекине.

В ходе обсуждения этого проекта попечитель Казанского учебного округа С. Я. Румовский³⁰ в ноябре 1806 г. предложил учредить при казан­ской гимназии «главное для восточных языков училище» и сосредото­чить в нём преподавание десяти восточных языков: татарского, арабско­го, турецкого, персидского, грузинского, армянского, японского, китай­ского, маньчжурского и калмыцкого [11, с. 222].

Однако проекты учреждения при Казанском университете специаль­ного училища восточных языков остались неосуществлёнными.

Начало преподавания восточных языков было положено в Москов­ском университете ещё в пятидесятые годы XVIII в.

В 1756 г. в Московский университет был приглашён уроженец Венгрии, воспитанник, а затем доктор философии Тюбингенского уни­верситета Йоганн-Маттиас Шаден³¹. Более сорока лет имя Шадена связа­но с Московским университетом и университетской гимназией. «По-видимому, - пишет А. А. Стариков (1892-1962),- Шаден был хоро­шим лектором и организатором, оставившим добрую память среди своих многочисленных учеников, в числе которых мы видим Карамзина, Фонвизина, Муравьёва (будущего куратора Московского университета). Для нас сейчас интересны в первую очередь востоковедческие познания Шадена и его педагогическая работа в этой области. К сожалению, о последней мы не имеем почти никаких сведений» [12, с. 149]. По наше­му мнению, древнееврейский язык Шаден студентам преподавал.

Ссылаясь на публикации середины прошлого века, А. А. Стариков при­водит сведения о Матвее Гавриловиче Гаврилове (1759-1829), воспитан­нике университета и его профессоре с 1811 г., а также об Иване Рехте.

Историки науки обычно связывают становление востоковедения в Московском университете с именем Алексея Васильевича Болдырева, преподавательская деятельность которого началась осенью 1811 года.

А. В. Болдырев (1780-1842) разночинец по происхождению, сын штаб-лекаря, по окончании университетской гимназии продолжал обра­зование в Московском университете, сначала на юридическом, а затем на философском факультете. Успехи молодого «кандидата новейшей лите­ратуры», а годом позже (1806) «магистра философии и свободных наук» способствовали тому, что его посылают (в 1805 г.) для изучения восточ­ных языков за границу за счёт университета. Болдырев учился в Германии (Гёттинген) и во Франции. «Особенно ценным было его пребывание в Париже, в школе крупнейшего арабиста и ираниста Сильвестра де Саси» [12, с. 152].

В 1811 г. А. В. Болдырев - адъюнкт кафедры восточных языков, через четыре года - экстраординарный профессор, ещё через три года - орди­нарный профессор и, наконец, в 1832 г. - декан словесного отделения, а с 9 июня 1833 г. - ректор Московского университета.

А. В. Болдырев был не только прекрасным преподавателем, но и автором ряда учебных пособий и переводов. По справедливому замеча­нию Б. М. Данцига, он был одним «из основателей школы русских восто­коведов» [13, с. 46].

А. В. Болдырев оставил ряд учеников - Л. З. Будагова, Н. Г. Коноплёва, М. И. Коркунова³², П. Я. Петрова; подготовил несколько учебных пособий, которые намного пережили их автора. Академик И. Ю. Крачковский даёт самую лестную оценку арабской хрестоматии А. В. Болдырева, которая «считалась с достижениями науки того времени и в двух изданиях разо­шлась, без преувеличения, по всей России» [14, с. 80].

Помимо арабской хрестоматии А. В. Болдырев выпускает «Персидскую хрестоматию» в двух частях, которой пользовались во всех учебных заве­дениях страны при изучении персидского языка. Второе издание пер­сидской хрестоматии увидело свет в 1833-1834 гг. Персидская хрестома­тия А. В. Болдырева была единственным пособием вплоть до выхода в свет «Образцов персидской письменности» Мирзы Абдуллы Гафарова [12, с. 156], т. е. до начала XX столетия. А. В. Болдырев принимал меры к созданию в университетской библиотеке фонда восточных книг.

Плодотворная научно-педагогическая деятельность видного учёно­го внезапно и трагично прервалась в 1836 г. после появления в одном из номеров журнала «Телескоп» «Философического письма» П. Я. Чаадаева. Болдырев был арестован (как ректор университета он являлся членом Московского цензурного комитета и цензором периодических изданий университетского округа), после годичного тюремного заключения исключён из числа преподавателей Московского университета и с «вол­чьим билетом» уволен в отставку без пенсии.

Судьба А. В. Болдырева отрицательно сказалась и на развитии восто­коведения в Московском университете. Многие годы после отставки А. В. Болдырева кафедра восточных языков оставалась вакантной, а позже университетское востоковедение покоится на «прокрустовом ложе» внештатного регламента, необязательного для студентов распи­сания занятий.

Центр московского востоковедения, при сложившихся в университе­те неблагоприятных условиях, перемещается в основанный в 1815 г. Лазаревский институт восточных языков.

Востоковедные кафедры, как отмечалось выше, возникают в различ­ных университетских центрах страны - Харькове; Вильно, Дерпте, Казани, Петербурге. Упомянем Харьков, где в 1829 г. началась педагоги­ческая деятельность будущего директора Азиатского музея Б. А. Дорна; Вильно, где учился видный востоковед и весьма известный в своё время писатель О. И. Сенковский³³; большая группа учёных востоковедов, в том числе С. И. Назарянц³⁴, вышла из Дерпта; десять лет проработал в Казани Х. Д. Френ, по праву считающийся одним из выдающихся востоковедов первой половины прошлого столетия.

В эти же первые десятилетия XIX в. возникают три восточных института: упомянутые выше Московский Лазаревский институт вос­точных языков, Восточный институт при Лицее Ришельё в Одессе, Восточный институт (учебное отделение Азиатского департамента МИД) в Петербурге. Учебный план перечисленных учебных заведений предусматривал изучение трёх восточных языков: арабского, персид­ского, турецкого.

История Лазаревского института достаточно хорошо исследована в многочисленных публикациях авторов нескольких поколений. Одесское учебное заведение, в котором преподавали такие известные учёные, как В. В. Григорьев, И. Н. Холмогоров, было открыто в 1828 г. И в Лазаревском лицее, и в Лицее Ришельё преподавание восточных языков начиналось в младших, гимназических классах.

Особое место среди востоковедных учебных заведений России зани­мало учреждение «при Азиатском департаменте министерства иностран­ных дел учебного отделения для восточных языков», начальником кото­рого 29 мая 1823 г. назначен был статский советник Г. М. Влангали. Цель нового учебного заведения, которое иногда называли Восточным инсти­тутом, определялась необходимостью «иметь приспособленных к делу драгоманов из русских подданных для наших миссий в Турции и Персии, и посему в учебном отделении преподаются три восточных языка (араб­ский, персидский, турецкий. - А. Б.) и число воспитанников весьма огра­ничено (от 6 и менее до 10 ч.)» [15, с. 535]. Курс обучения был двухлетним. Среди первых профессоров учебного отделения мы встречаем те же имена, что и в Петербургском университете. Деманж³⁵ вёл занятия по арабскому языку, Шармуа - по персидскому и турецкому, Топчибашев³⁶ - персидскому. Как отмечает академик А. Н. Кононов (1906-1986), в «Учебном отделении была создана первая кафедра истории мусульман­ского Востока; курс истории и географии Азии в течение всего времени существования кафедры (1835-1843) читал Б. А. Дорн» [16], которого с этой целью перевели в 1835 г. из Харькова в Петербург. С Учебным отде­лением в первой половине XIX в. связаны были: П. И. Демезон (профессор турецкого и персидского языков с 1836 г. и начальник Отделения с 1843 г.), грек Чорбаджи-оглу (практические занятия по турецкому языку), константинопольский армянин Оханнес Амиди³⁷ (турецкий язык), турок Вехби-эфенди (репетитор турецкого языка) и др.

Но вернёмся к истории академического востоковедения.

Создание Азиатского музея непосредственно связано с двумя имена­ми - С. С. Уварова и Х. Д. Френа. С. С. Уваров (1786-1855), будущий прези­дент Петербургской Академии наук (с 1818 г.) и министр народного просвещения (1833-1849), сыграл значительную, хотя и не во всём поло­жительную роль в развитии Академии наук. Службу он начал диплома­том, поступив в 1801 г. в коллегию иностранных дел. В 1806 г. его отправ­ляют в русское посольство в Вене, а в конце 1809 г. назначают секретарём русского посольства в Париже. Здесь он знакомится со многими деятеля­ми литературы и науки, входит в непосредственные сношения с членами Института Франции. В 1810 г., в бытность попечителем Петербургского учебного округа, он публикует свой проект Восточной Академии [17]. В отличие от всех предыдущих проект Азиатской Академии С. С. Уварова обратил на себя внимание не только в России, но и в Европе. Историк науки П. Савельев писал, что «Наполеон приказал Институту (имеется в виду Институт Франции. - А. Б.) представить рапорт об этом сочинении и, может быть, хотел осуществить русскую мысль в столице Французской империи» [6, с. 36]. Экземпляр проекта Г. Ю. Клапорт, в то время экстра­ординарный академик Петербургской АН, по просьбе автора дал на отзыв Гёте [18, с. 12]. Сочувственно отнёсся к проекту Сильвестр де Саси [19, с. 68]. Критические замечания по проекту высказал в письме его автору живший тогда в Петербурге Жозеф де Местр (1753-1821).

Проект С. С. Уварова, несмотря на широкое распространение и живые отклики в печати и письмах, реальных последствий не имел. В этом отношении он разделил судьбу других проектов.

Вскоре после публикации проекта, в 1811 г. С. С. Уваров был избран почётным членом Академии наук, а 12 января 1818 г. высочайшим ука­зом назначен президентом Академии. 28 января 1818 г. С. С. Уваров всту­пил в должность президента, и уже 11 февраля по его инициативе почёт­ными членами Академии избираются Александр Гумбольдт и француз­ские ориенталисты Сильвестр де Саси и Луи Матьё Лангле, «которых изумительные разыскания так сильно привлекли к себе внимание графа С. С. Уварова, тем более что он приготовлялся уже к открытию восточных кафедр (арабского и персидского языков) в тогдашнем педагогическом институте, из которого, по его предначертанию, через год возник здеш­ний (Петербургский. - А. Б.) Университет» [20, с. 15-16]. Его стараниями был основан в том же 1818 г. и Азиатский музей Академии наук.

Днём создания Азиатского музея принято считать 11 ноября 1818 года, когда президент Императорской академии наук обратился в Комитет Правления Академии с письмом следующего содержания:

«В Музее Императорской Академии Наук доселе находилось немало книг и рукописей восточных, а ожидаемым теперь из Марсели, куплен­ным для сей Академии с Высочайшего соизволения у г. Руссо, собранием сия часть значительно приумножится. Сверх того хранилась и богатая коллекция восточных медалей. По случаю чего представлял я г. Министру Духовных дел и Народного просвещения о необходимости устроить при Кунсткамере Академии особое отделение для медалей, рукописей и книг восточных, под названием восточнаго кабинета и хранителем онаго определить г. Академика Френа с произвождением ему за сей труд к получаемому им жалованью, прибавочных по 400 рублей в год из Экономических сумм Академии. Ныне г. Министр дал мне знать, что по внесённой им записке Комитет г.г. Министров утвердил таковую прибав­ку жалованья г. Академику Френу, полагая производство оной с 1-го января будущаго 1819 года. Я предлагаю Комитету сделать по сему надлежащее распоряжение, как об устройстве восточнаго Кабинета, так и о производстве г. Френу прибавочных денег по званию Хранителя упо­мянутого Кабинета»³⁸.

О научной значимости коллекции Руссо и влиянии её на судьбу Х. Д. Френа написал много позже академик И. Ю. Крачковский в широко известной работе «Над арабскими рукописями». «Коллекция была приоб­ретена двумя партиями в 1819 и 1825 гг. Франция лишилась ценного собрания³⁹, но у нас оно сыграло громадную роль, положив основание мировым фондам Азиатского музея. Своей притягательной силой, не меньше монет академического собрания, оно удержало навсегда в России знаменитого Френа, который из Казани, где прослужил десять лет, возвра­щался к себе на родину в Росток, на кафедру своего умершего учителя. Этот первый хранитель Азиатского музея, основатель нашей арабистики, по достоинству оценил значение рукописей и с бенедиктинским трудолю­бием в многочисленных томах своих материалов дал первое их описание - инвентарь» [19, с. 68]. Никто лучше Х. Д. Френа не мог знать о колоссаль­ных богатствах, собранных в Кунсткамере. Х. Д. Френ и предложил назвать новое учреждение не Восточным кабинетом, а Азиатским музеем, которое более, чем «кабинет», подходило к этой обширной коллекции монет и письменных памятников. Таким образом, самостоятельный научный востоковедческий центр в Академии появился в ноябре 1818 г., когда был создан Азиатский музей. В эти же десятые и двадцатые годы XIX столетия новым уставом Академии наук и реформой высшей школы было положено начало систематическому, не прерывавшемуся с тех пор в своём развитии, изучению языков, стран, народов, культур и памятников Востока, были созданы востоковедные научные и учебные центры - завершился началь­ный период истории отечественного востоковедения.

Но вернёмся к рассказу о первом дирек­торе Азиатского музея.

Христиан Данилович (Христиан Мартин) Френ родился 23 мая (н. ст.) 1782 г. Востоковед-арабист, тюрколог, нумизмат. Ординарный академик по восточным древ­ностям с 1817 г. Его жизнь и научно-педаго­гическую деятельность можно разделить хронологически на три периода: первый - до 1807 г., второй - казанский - с 1807 по 1817 г., и третий период - петербургский - с 1817 г.

Х. Д. Френ родился в Ростоке. Здесь он учился в университете у крупного учёного О. Г.Тихсена (1734-1816)- специалиста по восточным языкам и нумизматике. Помимо Ростока Х. Д. Френ слушал лекции в Гёттингене и Тюбингене. Окончился период учёбы и перед молодым учёным встал вопрос о дальнейшей деятельности. Она складывается не очень удачно. Он отправляется в Швейцарию, где преподаёт латинский язык в педагогическом институте Песталоцци (в Бургдорфе). Через два года воз­вращается в Росток, чтобы давать там частные уроки. Более успешно скла­дывается его деятельность на научном поприще (его первая работа вышла в 1804 г.). Вскоре он получает степень доктора богословия и философии.

По рекомендации проф. Тихсена Х. Д. Френа, большого знатока семитских языков, приглашают в Россию и зачисляют в 1807 г. профессо­ром Казанского университета. Так начинается казанский период жизни.

Нельзя сказать, что педагогическая деятельность Х. Д. Френа была успешной. Он не владел русским языком, а его студенты - не были большими специалистами в немецком или латинском, на которых Х. Д. Френ мог вести занятия. Но в чём Х. Д. Френ особенно преуспел - это в нумизматике. В столице бывшего Казанского ханства он изучает арабские, персидские, а также монеты Золотой Орды. Здесь он успешно изучает и восточные рукописи. Его научная деятельность получает известность в Европе.

После смерти Тихсена (в 1815 г.) Х. Д. Френа приглашают в Ростокский университет. Он решает переехать в Германию, преподавать восточные языки в университете Ростока. Но Х. Д. Френа приглашают и в Петербург. Он понимает, что в Ростоке его ожидает заурядная преподавательская деятельность, а в России с её богатыми коллекциями рукописей и, можно сказать, кладами восточных монет - плодотворная научная карьера. После раздумий Х. Д. Френ избирает Петербург. Так начинается его тре­тий период жизни - петербургский.

В 1817 г. его избирают в академики, а с 1818 г. он возглавил Азиатский музей, став его первым директором и... единственным сотрудником в течение нескольких лет. Х. Д. Френ установил принципы описания и каталогизации рукописного богатства Музея и тем самым принципы научного описания восточных рукописей. Подготовил в рукописи извле­чения «исторических и географических известий о славянах, русских, козарах (хазарах. - А. Б.), булгарах (волжских. - А. Б.) и других соседствен- ных для древней истории России важных народов» из тюркских и араб­ских источников, т. е. подчеркнул научную значимость и необходимость изучения рукописей и других источников на языках народов Востока.

Х. Д. Френ поставил перед собой задачу сделать из Азиатского музея не только хранилище рукописей, книг и монет, а научный центр. И имен­но при Х. Д. Френе этого удалось добиться. Можно утверждать, что до создания восточного факультета Петербургского университета в середи­не пятидесятых годов прошлого столетия основным востоковедным центром страны в первой половине XIX столетия были в Петербурге - Азиатский музей АН, в Москве - Университет и Лазаревский институт.

Х. Д. Френу удалось собрать значительный материал и создать прак­тически три весьма важных компонента материальной базы научного востоковедного центра: рукописный, библиотеку, нумизматическую коллекцию.

Далее Х. Д. Френ - директор Азиатского музея и его единственный сотрудник - приложил много усилий, чтобы открыть уже в июле 1819 г., т. е. через полгода, Азиатский музей для посетителей.

Большую роль сыграл Х. Д. Френ в подготовке кадров учёных - вос­токоведов. Он не только сам лично помогал начинающим учёным, но много сделал для командируемых за границу. Он составлял для них науч­ные планы, программу занятий, тщательно изучал их отчеты и вносил коррективы в программу подготовки в случае необходимости.

Нельзя не отметить личных качеств учёного. Х. Д. Френ много делал, чтобы, говоря современным языком, трудоустроить молодых учёных. Нельзя забывать, что в первой половине XIX столетия в России востоко­ведных учебных, не говоря о научных, центров было чрезвычайно мало, да и расписание их предусматривало две-три штатные единицы.

Коллекции Азиатского музея состояли из восточных рукописей, книг по Востоку на европейских языках, археологических памятников, пред­метов этнографии⁴⁰, азиатских редкостей и восточных монет, передан­ных из Кунсткамеры, библиотеки и архива Академии наук.

На 1818 г., на год основания, в фондах Азиатского музея хранилось:

• книг 1120;
• арабских, персидских и тюркских рукописей 818;
• китайских, маньчжурских печатных сочинений (в том числе и несколько рукописей) 279;
• японских книг и рукописных сочинений 27;
• книг на тибетском и монгольском языках 180.

Монетные клады Азиатского музея составляли внушительную цифру - около 20 тысяч монет. Но среди них было много малоценных, стёртых, а также дублетов После отбора монет Х. Д. Френом в нумиз­матическое собрание Азиатского музея вошло из старого фонда 4395 монет.

Академик Х. Д. Френ, ещё в Казани приобретший вкус к восточной нумизматике, мечтал создать капитальный многотомный труд, в кото­ром предполагал описать все восточные монеты Азиатского музея. В 1826 г. ему удалось издать том задуманного исследования. И несмотря на то, что этот первый том так и остался единственным, само исследова­ние получило признание и высокую оценку специалистов.

В течение первых нескольких лет единственным хранителем Азиатского музея оставался Х. Д. Френ и только в 1823 г. ему в помощь был назначен кандидат С.-Петербургского университета М. Г. Волков⁴¹ (официальное назначение «непосредственно помощником к г. академи­ку Френу по восточному музею» последовало в 1826 г.).

После окончания гимназии Михаил Григорьевич Волков учился в Главном педагогическом институте (1818-1820), а затем (1820-1823) на Историко-филологическом факультете Петербургского университета.

Первыми преподавателями восточных языков высших учебных заведений Петербурга были рекомендованные знаменитым француз­ским ориенталистом, почётным членом Российской АН Сильвестром де Саси, Жан Франсуа Деманж и Франсуа Бернар Шармуа. Первый возглавил кафедру арабской словесности, а Шармуа - персидской. А. М. Куликова, автор исследования «Становление университетского востоковедения в Петербурге», опираясь на косвенные данные, допускает, что Деманж помимо арабского языка преподавал в Институте ещё и армянский, а Шармуа, кроме персидского, вёл занятия и по турецкому языку. «С нача­ла 1819 г. в помощь профессорам приняли учителя для практических занятий - М. Д. Топчибашева» [21, с. 30]. Многолетняя деятельность на востоковедном попршце Мирзы Джафара Топчибашева (1790-1869) тре­бует сказать несколько слов о нём. Уроженец азербайджанского города Ганджа, М. Д. Топчибашев образование получил в медресе Тифлиса.

«Изучал арабский, свободно владел персидским, турецким, азербайд­жанским, знал разговорный грузинский и армянский языки» [21, с. 31]. Для нас важно установить, что М. Г. Волков получил востоковедное обра­зование, обучаясь у Деманжа, Шармуа, Сенковского, Топчибашева.

Свыше двадцати лет проработал в Музее М. Г. Волков, этот, по характеристике, И. Ю. Крачковского, «скромный учёный, положивший начало замечательному типу хранителей Азиатского музея, стойко дер­жавшемуся на протяжении века. Питомец Университета, кончивший курс в составе первого его выпуска в 1823 г.» [5, с. 72], «трудолюбивый и образованный, он был для Азиатского музея незаменимым тружени­ком» [5, с. 73].

Что же представлял собой Азиатский музей Академии? Это хранили­ще восточных рукописей, восточных и востоковедных книг, ксилогра­фов; место, где описывали, каталогизировали; собирали коллекции вос­точных монет, каталогизировали их, изучали и издавали нумизматиче­ские исследования; музей с экспозицией для обозрения посетителями; библиотека, где учёными изучались памятники культуры. Это был и музей, и научно-организационный центр востоковедения в Петербурге. Скромный штат сотрудников в лице Френа и Волкова, а также приглаша­емых на время учёных вёл исследовательскую работу.

Конечно, ни колоссальных знаний Х. Д. Френа, ни самоотверженного труда М. Г. Волкова было недостаточно для обработки материалов Азиатского музея. X. Д. Френ и М. Г. Волков занимались в нём системати­зацией коллекций памятников на переднеазиатских языках. Что касает­ся памятников на дальневосточных языках, то «они приводились в поря­док только от случая к случаю, когда отдельные лица соглашались част­ным образом заниматься дальневосточными коллекциями. Так, большую коллекцию китайских, монгольских и других рукописей и ксилографов коллекции описал Бичурин» [3, с. 457]. К аналогичной работе привлекал­ся и другой крупный востоковед - Дорджи Банзаров.

Не занимал официального поста в Азиатском музее и академик М. И. Броссе. Тем не менее его роль в собирании и составлении рукопис­ной и печатной коллекции на кавказских языках исключительна. Особое внимание уделял Броссе памятникам на грузинском языке. Вклад Мария Ивановича (Мари-Фелисите) Броссе⁴² в грузиноведение настолько зна­чителен, что его признают основателем европейского грузиноведения. Кавказский фонд значительно пополнился в 1847 г., когда в Азиатский музей были переданы оставшиеся после смерти царевича Теймураза (Теймураз Георгиевич Багратиони), почётного члена Академии наук, гру­зинские рукописи и старопечатные книги.

Академик М. И. Броссе, член-корреспондент К. П. Патканян, профес­сора Петербургского университета Д. И. Чубинов (Чубинишвили)⁴³ и А. А. Цагарели⁴⁴ внесли значительную лепту в составление и описание Кавказского фонда. Одновременно они, известные кавказоведы, для написания своих работ по армянскому и грузинскому языкознанию, вопросам литературы и истории широко использовали фонды Азиатского музея.

Вероятно, есть необходимость объяснить статус академиков, не занимавших штатных должностей в академических учреждениях. Ещё основатель отечественной Академии наук Пётр I в проекте об учрежде­нии Академии наук и художеств в 1724 г. рассматривал термин академик не только как учёное звание, но и как должность. «Должность академи­ка», в частности, обязывала: «1. Всё, что в науках уже учинено - розискивать, что к изправлению или прирощению оных есть - производить, что каждый в таком случае изобрёл - сносить и тое секретарю вручать...

2. Каждый академик обязан в своей науке добрых авторов, которые в иных государствах издаются, читать. И тако ему лехко будет экстракт из оных сочинить. Сии экстракты, с протчими изобретениями и розсужде- ниями, имеют от Академии в назначенные времена в печать отданы быть...

6. Каждый академикус обязан систем или курс в науки своей в пользу учащихся младых людей изготовить, а потом оные имеют на император­ском иждивении на латынском языке печатаны быть... » [9, с. 34-35]. Фактически и последующие уставы рассматривали звание академика как синоним должности.

Вероятно, в этом отношении особенно примечателен О. Н. Бётлингк. Оттон (Отто) Николаевич Бётлингк родился 11 июня (30 мая) 1815 г. в Петербурге. По окончании гимназии в Дерпте, в 1833 г. поступил в Петербургский университет, но завершил образование в университе­тах Берлина и Бонна. Доктор философии, блестящий знаток санскрита, Бётлингк в 1842 г. приглашается адъюнктом по санскритскому языку в Императорскую АН. После 16 лет пребывания в Петербурге (с 1842 по 1868), он покидает северную столицу и живёт до конца дней своих в Германии, оставаясь ординарным (до июня 1894 г.), а затем - почётным акаде­миком. Скончался Бётлингк 1 апреля 1904 г. в Лейпциге.

О научном наследстве учёного стоит сказать словами академика Сергея Фёдоровича Ольденбурга (1863-1934). «С именем Бётлингка неразрывно связана память о так называемом “Петербургском Словаре”, т. е. о санскритско-немецком словаре, вышедшем в двух изданиях: “Большом” и “Малом”. Этот словарь имел решающее значение в истории индий­ской филологии, которая в значительной степени ему обязана своими быстрыми успехами» [22, с. 53]. И далее. Хотя список опубликованных работ О. Н. Бётлингка пресыщает 160 названий, С. Ф. Ольденбург считает Бётлингка «человеком одной книги», благодаря этой одной книге он и занял то исключительное положение среди санскритистов, которое останется за ним навсегда [22, с. 53].

В биографическом очерке о Бётлингке С. Ф. Ольденбург считал необ­ходимым обратить внимание ещё на одну область исследований старше­го коллеги, «чрезвычайно далёкой от индийской филологии», - на его работы о языке якутов. Современные исследователи высоко ценят также труды О. Н. Бётлингка по тюркологии.

Надо заметить, что подавляющее число публикаций уроженца Петербурга О. Н. Бётлингка вышло на немецком языке.

Совершенно своеобразно, можно сказать, уникально сложилась жизнь члена-корреспондента Академии наук отца Иоакинфа, в миру, как писали в прошлом, Никиты Яковлевича Бичурина [29.VIII. (9.IX). 1777 - 11(23). V.1853]. Сын священника, он учится последовательно в Казанской духовной семинарии и академии. В 1802 г. принимает монашество. После нескольких лет преподавания в духовных семинариях он отправляется в Китай в качестве главы (начальником) пекинской духовной миссии. Пребывание в Китае в течение долгих четырнадцати лет содействовало не только прекрасному знанию китайского языка, но и китайских источ­ников по истории и географии Китая и смежных с ним районов. Его пере­воды, книги по истории древней, средневековой и новой истории Китая, труды по Монголии, Тибету, а позже по истории народов Средней Азии выдвинули Н. Я. Бичурина в первый ряд китаеведов России и Европы. Признание его вклада в науку отмечено избранием Никиты Яковлевича Бичурина в 1828 году членом-корреспондентом Академии наук, членом французского Азиатского общества (1831 г.) и трижды академическими Демидовскими премиями. Н. Я. Бичурин тяготился духовным саном, но избавиться от него ему так и не удалось. Николай I отклонил прошение монаха Иакинфа о снятии сана. В своих поездках, уже после возвращения из Валаама, в Забайкалье (1830 г.) Бичурин познакомился и сдружился там, как пишут исследователи, с ссыльными декабристами. Добрые отношения сложились у Н. Я. Бичурина с А. С. Пушкиным, проявившим большой интерес к историческим трудам учёного. Во вторую поездку в Забайкалье Н. Я. Бичурин организовал в Кяхте в мае 1835 г. училище китайского языка. Призванное к жизни торговыми интересами и под­держиваемое местным купечеством, Кяхтинское училище предназнача­лось для обучения современному китайскому языку. Так, в далёкой от столиц пограничной Кяхте создаётся первое в стране специальное учи­лище китайского языка.

Современные исследователи истории синологии неоднозначно оце­нивают научное наследство Н. Я. Бичурина, но согласны в том, что последний закрепил приоритет русской науки в ряде направлений кита­истики и монголоведения.

В 1842 г. на посту директора Азиатского музея заболевшего Х. Д. Френа сменил академик Борис Андреевич (Иоганн Альбрехт Бернгард) Дорн. К этому времени завершился первый, организационный период истории Азиатского музея и определилась его структура:

1. отделение - Книги или собственно библиотека.
2. - Восточные рукописи, а также китайские, японские и другие кси­лографы.
3. - Рукописные сочинения и статьи на европейских языках, надпи­си, планы и т. п.
4. - Минцкабинет.
5. - Древности, талисманы, печати и другие достопримечательности и редкости.

Азиатскому музею он (Дорн. - А. Б.) посвятил много труда и кропот­ливой повседневной работы. «Однако при нём Музей перестал играть роль организующего центра и вернул её только после Октябрьской рево­люции» [5, с. 87].

Этот резкий вывод известного арабиста и историка востоковедения акад. И. Ю. Крачковского нуждается в объяснении. Дело не в новом руко­водстве Азиатского музея, а в тех новых требованиях, которые поставила политика перед наукой, и в частности, перед востоковедением. Правящие круги Российской империй предъявляли всё новые, большие требования к подготовке чиновников, переводчиков для своей администрации на Кавказе, в Крыму, Казахстане, Сибири и для различных миссий в зару­бежных странах Востока. С этой целью в конце 40-х годов правительство проводит реорганизацию в Москве Лазаревского института восточных языков, пытаясь подчинить его деятельность задачам Кавказского комитета⁴⁵, а в Петербургском университете в 1855 г. создаёт факультет восточных языков. «С учреждением факультета было связано прекраще­ние преподавания восточных языков в Казани и Одессе и передача факультету, без всякого вознаграждения, всех учебных пособий по восто­коведению (рукописей, книг, монет и т. п.)...» [23, с. 94].

Новый факультет сразу привлёк большое число востоковедов - как петербургских, так и казанских. Первым деканом факультета был энер­гичный, прекрасно владевший рядом восточных и европейских языков профессор А. А. Казембек⁴⁶ (в Петербург он был переведён из Казани раньше, в 1849 г.), который, по мнению В. В. Бартольда и согласного с ним И. Ю. Крачковского, выдвигал на первый план задачи чисто практическо­го усвоения языка и не придавал большого значения научно-филологи­ческой подготовке. «Торжество открытия факультета состоялось 27 авгу­ста 1855 г. в 12 часов дня, в тот же день и час, когда начался штурм Севастополя, надолго остановивший то “высокое участие России в судь­бах Востока”, на которое ссылался доклад 8 февраля 1854 г.»⁴⁷ 3, - ирони­чески замечает В. В. Бартольд [23, с. 97].

С созданием нового факультета произошло организационное разде­ление. Учебное дело, подготовка пособий, подготовка специалистов, защита диссертаций и пр. сосредоточиваются в университете, а Музей в большей степени, чем раньше, становится хранилищем восточных рукописей, книг, материалов и местом не только коллекционирования, но и каталогизации, систематизации, описания, обработки материалов на восточных языках. Библиотека же Музея, став крупнейшим собрани­ем, имела значительное и всё увеличивавшееся число исследователей.

Авторы работ по истории Академии наук утверждают, что «в середи­не XIX века по востоковедению с успехом продолжал работать возглав­лявший музей академик Б. А. Дорн» [2, с. 43].

Борис Андреевич (Иоганн Альбрехт Бернгард) Дорн [29.IV.(11.V).1805 - 19(31).V.1881] родился в Шейерфельде (герцогство Саксен-Кобургское). Высшее образование получил в университетах Галле и Лейпцига (1822-1825). До переезда в Петербург преподавал арабский и персидский языки в Харьковском университете (1829-1835).

Как большинство европейских учёных того времени, он владел несколькими восточными языками, в частности еврейским, санскритом, тюркскими и эфиопским.

Особо следует сказать о его новаторском вкладе в афганистику и изучение иранских диалектов южного побережья Каспия. «Педагогическая деятельность Дорна и его труды, заложившие основу научной грамматики афганского языка, утвердили приоритет отече­ственной науки в области афганского языкознания и принесли ему мировую известность...» [24, с. 306].

В северной столице Б. А. Дорн в разные годы работал в Учебном отде­лении восточных языков Азиатского департамента МИД (с 1835 г.), где он читал курс лекций по истории и географии Востока, факультете вос­точных языков Петербургского университета и Азиатском музее. Почти сорок лет, с 1842 по день кончины в 1881 году, Б. А. Дорн возглавлял Азиатский музей. Если Х. Д. Френу выпал жребий приводить в порядок материалы Азиатского музея, отбирать, систематизировать, каталогизи­ровать, описывать и изучать коллекции, находившиеся под рукой, Б. А. Дорн организовывал и принимал участие в экспедициях. Очень пло­дотворной была научная поездка в 1860-61 гг. по Кавказу и южному побережью Каспия. Экспедиция, в которой принимал участие и один из учеников Б. А. Дорна Г. В. Мельгунов⁴⁸, собрала значительный материал по диалектам персидского языка - гилянскому, мазандеранскому, тат­скому, талышскому. Ещё академик Х. Д. Френ составил и издал в 1834 г. список наиболее ценных рукописей, приобретение которых он считал весьма желательным. Что касается преемника первого директора, он составил инструкцию, которой снабжали различные миссии, отправляю­щиеся в страны Востока. У Х. Д. Френа не было возможностей для науч­ных поездок и он остался кабинетным учёным; Б. А. Дорн и все последу­ющие руководители Азиатского музея сочетали кабинетную работу с экспедиционной. Мы можем говорить, что в середине XIX в. и в после­дующие десятилетия как метод работы востоковеды широко использо­вали экспедиции, во время которых изучали языки малых народностей, населявших Россию [24, с. 306].

Но по-прежнему штат сотрудников Азиатского музея был чрезвы­чайно мал. Помимо Б. А. Дорна в Музее работал О. Э. Лемм⁴⁹ - крупный учёный в области коптологии.

Фактически Азиатский музей, став крупнейшим собранием манус­криптов и одной из самых значительных библиотек, наряду с восточным факультетом Петербургского университета оставался научным центром востоковедных исследований, привлекая к себе ориенталистов не толь­ко Петербурга, Москвы, но и зарубежных. О. Н. Бётлингк, М. И. Броссе, В. П. Васильев, В. В. Вельяминов-Зернов, Н. И. Веселовский⁵⁰, В. В. Григорьев, К. П. Патканов⁵¹, П. К. Услар⁵², Г. Ф. Церетели и многие другие пользова­лись для своих научных трудов коллекциями и библиотекой Азиатского музея, подготовили исследования памятников этого хранилища.

Востоковеды Москвы, в частности профессор Л. Э. Лазарев, профес­сор (позже академик) В.Ф. Миллер обращались к материалам Азиатского музея. Из Казани, Тифлиса и др. городов шли просьбы о присылке руко­писей, книг редких изданий.

В то же время Азиатский музей служил и местом работы над рукопи­сями других хранилищ, поскольку обмен совершался через музей. Азиатский музей был связан с крупнейшими востоковедными научными центрами Европы. Учёные Англии, Бельгии, Германии, Италии, Швейцарии пользовались рукописями, безотказно присылаемыми Азиатским музеем. Это свидетельствует как о стремлении учёных Академии наук укреплять международные научные связи, так и высокой ценности рукописей Азиатского музея, многие из которых были уникальными.

Труды востоковедов России получили европейскую известность.

Петербург и Москва давно заслужили славу востоковедных центров. Как признание вклада русских учёных в востоковедение следует рас­сматривать проведение именно в столице России III Международного конгресса ориенталистов в 1876 г.

Традиция конгрессов восходит к семидесятым годам прошлого сто­летия. В 1873 г. в Париже состоялся первый конгресс, на котором было решено созывать подобные съезды систематически каждый год. На Парижском конгрессе были выработаны и основные организационные принципы созыва и проведения следующих конгрессов. Второй кон­гресс, состоявшийся в 1874 г. в Лондоне, принял решение провести оче­редной Международный конгресс востоковедов в 1875 г. - в Петербурге.

Исполнительный комитет Лондонского съезда возложил подготовку конгресса на четырёх российских востоковедов, присутствовавших на II конгрессе, - на декана факультета восточных языков и профессора истории Востока Петербургского университета В. В. Григорьева, на про­фессоров K. П. Патканова, Д. А. Хвольсона⁵³ (делегатов Лондонского кон­гресса от Петербургского университета), а также на A. Л. Куна. Президентом будущего съезда был избран граф И. И. Воронцов-Дашков, который, однако, ничем не помог организационному комитету и даже затруднил положение, отказавшись впоследствии от обязанностей пре­зидента. Итак, основная работа по подготовке съезда пала на профессора В. В. Григорьева и его коллег. В состав организационного комитета были дополнительно включены академики В. В. Вельяминов-Зернов⁵⁴ и Б. А. Дорн, а также В. Ф. Гиргас⁵⁵, П. И. Лерх⁵⁶, Ф. Р. Остен-Сакен⁵⁷, В. Р. Розен.

Организационный комитет выработал программу предстоящего съезда. Он выдвинул на первый план вопросы изучения Азиатской части Российской империи, предусмотрев организацию на конгрессе четырёх специальных секций (отделов): Западная и Восточная Сибирь; Средняя Азия; Кавказ, Подкавказье и Крым; Закавказье [25, с. IV].

Страны зарубежного Востока- Китай, Япония, Монголия, Тибет, Персия, Турция и Аравия - были сгруппированы в три отдела. Предметом докладов в каждом из названных семи отделов могли быть вопросы кар­тографии, лингвистики, этнографии, истории и литературы. Помимо этого предполагалось создать особые секции конгресса: по археологии и нумизматике (VIII отдел), религиозным и философским учениям Востока (IX отдел). Решено было также подготовить к открытию кон­гресса выставку и издать историко-библиографическое обозрение работ по Востоку, подготовленных в России. Однако написать такое обозрение означало фактически подвести итоги всей востоковедной работы в России за прошлые десятилетия. В связи с большой трудоёмкостью этой работы организационный комитет решил перенести созыв III кон­гресса с 1875 г. на середину 1876 г. Для подготовки обозрения были при­влечены известные востоковеды - М. И. Венюков, В. В. Григорьев, К. П. Патканов, В. Р. Розен, К. С. Старицкий, А. А. Цагарели и другие.

Подготовка к конгрессу вызвала значительный интерес русской интеллигенции, внесла оживление в отечественное востоковедение. В Тифлисе и Ташкенте были созданы комитеты содействия конгрессу. Во многих городах собирались различные материалы, в основном по этно­графии восточных народов России. Завязалась оживлённая переписка между оргкомитетом и востоковедами, в том числе и зарубежными. Среди 24 официальных корреспондентов Оргкомитета были профессор Лондонского университета Р. Дуглас, директор Парижского института живых восточных языков Ш. Шефер, профессор Будапештского универ­ситета Г. Вамбери.

До открытия конгресса Комитет опубликовал на русском и француз­ском языках (по уставу французский считался официальным языком кон­гресса) и разослал своим корреспондентам (а те должны были сообщить через прессу соответствующим обществам и учреждениям своей страны) перечень вопросов, т. е. фактически программу предстоящего съезда вос­токоведов: 38 вопросов, охватывающих различные проблемы востокове­дения. Приведём несколько характерных пунктов этой программы, инте­ресных с точки зрения того, что привлекало внимание европейского вос­токоведения начала последней четверти прошлого столетия:

«5. Где доказательство, что известные в Европе тюркские рукописи, написанные уйгурскими письменами, писаны, как принято думать, на языке уйгуров, тогда как в период, к которому рукописи принадлежат, уйгурское письмо было в употреблении и у других народов?» [25, с. XXXVII].

«7. Что вам известно о согдийских письменах? На каких памятниках сохранились они?..

9. Какими причинами может быть объяснена неподвижность ново­персидского языка, не претерпевшего с Х-го столетия (а по всей вероят-

ности, и ранее) до сих пор почти никаких изменений в своих граммати­ческих формах?..

15. Какие именно обстоятельства прекратили вдруг, в начале XI века, торговлю между мусульманским Востоком и северной Европой, торгов­лю, процветавшую постоянно в течение VII-X столетий?..

23. Откуда мог заимствовать эль-Бируни сведения свои о «Варяжском море», о котором упоминает он первый из арабских писателей?» [25, с. XXXVIII, XXXIX, XL].

Конгресс открылся 20 августа 1876 г. в актовом зале Петербургского университета. Президентом съезда был избран В. В. Григорьев, генераль­ным секретарём - Ф. Р. Остен-Сакен, помощником генерального секрета­ря - В. Р. Розен. Работой отделов (секций) руководили Ш. Шефер, В. Васильев, К. Патканов, Ж. Опперт, Р. Дуглас и др.

К началу работы конгресса было приурочено открытие выставки, на которой широко были представлены Сибирь, Средняя Азия, Закавказье. Ш. Шефер привёз на выставку собрание старинных произведений мусуль­манского искусства Передней Азии. Публичная библиотека устроила осо­бую выставку своих многочисленных восточных рукописей. Академия наук предоставила свободный доступ во все музеи. Для участников кон­гресса были открыты и некоторые частные коллекции. Делегаты кон­гресса проявляли очень большой интерес к выставкам и коллекциям. Для их осмотра были выделены специальные дни, когда не было заседаний.

Таким образом, III Международный конгресс явился одновременно первым российским съездом востоковедов, который подвёл итог боль­шого периода в истории востоковедения. Конгресс показал, что отече­ственное востоковедение стояло вполне на уровне достижений западно­европейской науки, а по вопросам изучения Средней Азии и Кавказа явно её опережало.

До революции 1917 г. среди периодических изданий Академии наук не было специального органа по востоковедению, и материалы востоко­ведной литературы обычно печатали в «Записках Археологического общества». Само Археологическое общество возникло в России в 1846 г., и бывший директор Азиатского музея акад. Х. Д. Френ являлся почётным членом его. Вообще между Археологическим обществом и Азиатским музеем поддерживались тесные связи и даже проводились совместные заседания, посвящённые вопросам археологии. Труды Х. Д. Френа и дру­гих востоковедов печатались, в частности, в «Memoires de L'Academie», «Bulletin de LAcademie...» (начал выходить с 1837 г.). Статьи из «Bulletin...» перепечатывались без каких-либо изменений в журнале «Melanges asiatiques», выходившем с 1849 г. В 1896 г. «Bulletin...» был переименован в «Известия Академии наук». С 1855 г. наладилось издание «Трудов Восточного отделения Археологического общества», и, естественно, мате­риалы Азиатского музея получили отражение в различных их выпусках.

В середине 80-х годов один из крупнейших востоковедов России и бывший директор Азиатского музея, В. Р. Розен, возглавил издание «Записок Восточного отделения Русского археологического обще­ства». К сожалению, В. Р. Розен менее года занимал пост директора Азиатского музея.

Виктор Романович Розен (21 февраля 1849 - 10 января 1908) родил­ся в Ревеле (Таллинн). По окончании местной гимназии он осенью 1866 г. поступил на факультет восточных языков Петербургского уни­верситета, который и окончил в 1870 г. с золотой медалью за сочинение «Полная оценка Шахнамэ». Но не персидская литература стала основ­ным предметом его научных интересов и исследований, а арабская сло­весность. После возвращения из Германии в 1872 г., где В. Р. Розен совер­шенствовал свои познания в арабском, он защитил диссертацию на степень магистра на тему «Древнеарабская поэзия и её критика». С 1872 г. по день кончины педагогическая деятельность видного учёно­го и профессора была связана с Петербургским университетом.

«...В 1879 году, 16 февраля, Академия наук избрала барона Розена в звание адъюнкта, но через три года, 8 марта 1882 г., - по одному прин­ципиальному поводу, - как пишет его биограф, - он вышел из состава Академии» [26, с. 136]. Обращает на себя внимание дата выхода из Академии - 8 марта 1882 г. В. Р. Розен был назначен директором Азиатского музея 19 мая 1881 г. и пробыл на этом посту до 8 марта 1882 г., до дня выхода из состава АН. Теперь о причине выхода, который в цитируемом ранее тексте закамуфлирован словами: «по одному прин­ципиальному поводу». Группа учёных, в числе которых был A. M. Бутлеров, предложила в 1880 г. избрать создателя периодического закона химических элементов, Д. И. Менделеева, в экстраординарные академики. Однако при голосовании знаменитый учёный не получил большинства голосов. Эта вопиющая несправедливость вызвала про­тест учёных, научных объединений и передовых кругов общества и показала необходимость пересмотра сложившихся в АН порядков. «...10 академиков - Я. К. Грот, Ф. В. Овсянников, М. И. Сухомлинов, А. М. Бутлеров, А. Ф. Бычков, В. П. Безобразов, А. Н. Веселовский, А. С. Фаминцин, И. В. Ягич и В. Р. Розен - подали в феврале 1881 г. на рассмотрение Общего собрания записку» [8, с. 263] с требованием опре­делённых изменений процедуры голосования и укрепления авторите­та Общего собрания Академии. «...Подача этой записки и привела к выводу В. Р. Розена из Академии» [8, с. 263]⁵⁸.

В конце XIX - начале XX в. наука в России развивалась в неблагопри­ятных условиях. Правительство проводило реакционную политику в вопросах просвещения, культуры, преследовало передовых учёных страны. Весьма символично, что во главе Академии наук, её президен­том, утверждается 25 апреля 1882 г. Д. А. Толстой (он же министр вну­тренних дел с 30 мая того же года). Графа Д. А. Толстого сменил в 1889 г. великий князь Константин Романов, человек весьма далёкий от науки. Пренебрежительное отношение к науке выразилось, в частности, в том, что директором Азиатского музея назначили в 1882 г. академика Фердинанда Ивановича (Фердинанд Иоганн) Видемана⁵⁹, специалиста по финским языкам. По-прежнему штат Музея состоял из двух человек: директора и хранителя. Только в 1887 г., уже при директорстве Василия Васильевича Радлова (1837-1918) был принят сверхштатно третий сотрудник - С. Е. Винер⁶⁰, «для описания знаменитой коллекции еврей­ских рукописей и книг» [19, с. 61].

Ф. И. Видемана сменил на посту директора Азиатского музея Василий Васильевич (Фридрих-Вильгельм) Радлов. Он родился в Берлине, там же окончил гимназию; получил высшее образование в германских универ­ситетах и в 1858 г. получил степень док­тора философии Йенского университета. Ещё на студенческой скамье В. В. Радлов увлекался восточными языками и посвя­тил себя их изучению. Летом 1858 г. моло­дой учёный, ему исполнился 21 год, едет в Петербург и в течение 60 лет, до конца своей жизни, работает в России. Готовясь к исследовательской работе на «русском Востоке», В. В. Радлов ещё в Германии стал изучать русский язык. «Около года Радлов прожил в Петербурге, зарабаты­вая средства к жизни уроками языков, а досуги посвящал научным занятиям, преимущественно по маньчжурскому языку в Азиатском музее Академии наук. За этот год он успел настолько усовер­шенствоваться в русском языке, что успешно сдал при Университете экзамен на звание учителя гимназии» [26, с. 122].

Учитель в Барнауле (с 1859 по 1871 г.), «инспектор татарских, башкирских и киргизских школ Казанского учебного округа» (с 1872 по 1884 г.), В. В. Радлов все эти годы собирал материалы, изу­чал языки, фольклор, этнографию народов огромного региона от Поволжья до границ Китая и Монголии, производил раскопки. К моменту его избрания в 1884 г. ординарным акаде­миком по истории и древностям азиат­ских народов В. В. Радлов был широко известным учёным. Избрание академи­ком дало возможность В. В. Радлову полностью посвятить себя научной деятельности.

Видный историк науки Андрей Николаевич Кононов⁶¹ считает «Опыт словаря тюркских наречий» В. В. Радлова «крупнейшим, не имев­шим прецедентов научным предприятием, составившим эпоху в тюр­кологии и поныне ничем не заменённым» [16, с. 242].

Как учёный добрых слов заслужил у современников и следующих поколений иранистов Карл Германович Залеман - директор Азиатского музея с января 1890 г. по 30 ноября 1916 г. Он родился в Ревеле (Таллинн) и после окончания местной немецкой средней школы⁶² поступил на вос­точный факультет Петербургского университета, где окончил в 1871 г. курс кандидатом по двумя разрядам - арабско-персидско-турецкому и санскритско-армянскому. Мы опустим его педагогическую деятель­ность      в        Петербургском университете, поскольку наша задача иная.

С января  1890 г. и более четверти века, до 30 ноября 1916 г., K. Г. Залеман возглавлял Азиатский музей. Его биографы отмечают, что деятельность К. Г. Залемана как директора была направлена, в первую очередь, на пополнение коллекции рукописей, расширение фондов библиотеки, информирование научной общественности о новых поступлениях.

«...Им организовывались специальные экспедиции за рукописями и печатными изданиями, главным образом в Среднюю Азию, а также в Иран. Так, в Тегеране Л. Ф. Богданов, ученик Залемана, приобрёл по его заданию для Азиатского музея 222 рукописи, а другой его ученик В. А. Иванов покупал рукописи и старинные издания в Средней Азии; одних только мусульманских рукописей было закуплено около тысячи... Немало рукописей было привезено самим Залеманом из его второй поездки в Туркестан; именно он явился создателем еврейско-персидской коллекции Азиатского музея и соответствующего отдела еврейско-пер­сидских рукописей» [27, с. 104-105].

К. Г. Залеман поддерживал тесную связь с зарубежными библиоте­ками и издателями. Здесь у него был большой опыт. Ведь первой долж­ностью, которую он занимал в Петербургском университете, была- помощника библиотекаря. Рукописи, печатное слово, а отсюда и библи­отека были предметом его особых личных и должностных забот. Одновременно с должностью директора Азиатского музея он занимал должность и директора II Отделения (гуманитарные науки) Библиотеки Академии наук. «Благодаря огромному труду Залемана и его учеников А. Р. Крейсберга и М. И. Кудряшева библиотека занимала исключитель­ное место среди столичных библиотек по состоянию своих каталогов и удобству пользования» [27, с. 106].

Академик С. Ф. Ольденбург отметил эту область деятельности директора Азиатского музея специальной статьёй «К. Г. Залеман как библиотекарь».

За период директорства Залемана годовой бюджет Азиатского музея увеличился вдесятеро [3]. Это, конечно, весьма важное достижение. Но, к сожалению, и новый бюджет не мог обеспечить условий для обеспече­ния нормальной жизнедеятельности Азиатского музея. Даже через 90 лет после создания Азиатского музея штатное расписание его в 1912 г. предусматривало директора и трёх научных хранителей.

В связи с мировой войной расстроились международные связи Азиатского музея, уменьшилось число экспедиций. Что касается новых приобретений, то они поступали в значительном количестве с южного и юго-западного театров военных действий. На Кавказский фронт, как известно, выезжали востоковеды Н. Я. Марр⁶³ и И. А. Орбели.

30 ноября 1916 г. умирает К. Г. Залеман, и его преемником на посту директора становится академик, непременный секретарь Академии наук Сергей Фёдорович Ольденбург. Он принял Азиатский музей накануне великих событий, исторических революци­онных перемен. Что же представлял собой Азиатский музей к концу своего почти веково­го существования? 

Азиатский музей перестал быть только музеем. Это был востоковедный центр с заме­чательными коллекциями рукописей на 45 языках Востока, среди которых имелось немало уникальных, прекрасной востоковед­ной библиотекой.

Пополнение рукописного и книжного фондов Азиатского музея шло различными путями, но долгое время, примерно до конца XIX столетия, носило довольно случайный характер.

После смерти грузинского царевича, почётного академика Теймураза Багратиони, в Музей поступила большая и ценная библи­отека грузинских книг и рукописей. В 1864 г. из Азиатского департамента МИД была пере­дана коллекция рукописей и книг китайских, маньчжурских, монгольских, тибетских, санскритских, калмыцких. Всего - 1096.

В 1892 г. крупный библиофил Л. Ф. Фридланд передал богатейшее собрание⁶⁶ - 13 тыс. еврейских книг и 300 руко­писей⁶⁷. Прекрасная китайская коллекция была собрана при содей­ствии русской духовной миссии в Пекине, среди членов которой были крупные учёные.

Академия пыталась внести научное начало в собирание литерату­ры, рассылая в русские дипломатические миссии на Востоке списки книг и рукописей, желательных для приобретения. Большое значение для пополнения фондов имели проводимые Академией совместно с Географическим и Археологическим обществами, Русским комитетом для изучения Средней и Восточной Азии специальные научные экспе­диции, руководителями которых были учёные-востоковеды. Нельзя не отметить и такой источник пополнения фондов, как дары учёных и ориенталистов-любителей, обмен публикациями с другими центра­ми. Особо следует сказать о большой и чрезвычайной работе учёных в годы первой мировой войны. Академия снарядила несколько экспе­диций в зоны военных действий для спасения или предотвращения порчи памятников культуры. Азиатский музей, как писал его директор С. Ф. Ольденбург, дал «приют остаткам погибающих в военной грозе памятников письменности» [28, с. 10].

В конечном итоге к столетию со дня своего основания Музей пред­ставлял собой, по определению академика С. Ф. Ольденбурга, «одно из богатейших в мире собраний памятников восточной письменности», а арабоязычная рукописная коллекция «представляет не только относи­тельное значение, занимая первое место в России, но и абсолютное, достойно выдерживая сравнение с наиболее известными книгохранили­щами запада» [28, с. 8].

В Отделе восточных рукописей и книг, напечатанных на Востоке, были представлены тексты памятников, переводы, толкования и иссле­дования по вопросам культуры стран и народов от Магриба и Египта на Западе до Китая и Японии на Востоке, с древнейших времён и до начала XX столетия.

Другой отдел содержал 35 тыс. названий книг на европейских язы­ках, 500 названий периодических изданий и серий, «среди них большое количество многотомных, некоторые, содержащие сотни томов» [28, с. 2]. Примерно такое же количество названий составляли газеты, журналы и серии на арабском, армянском, грузинском, калмыцком, китайском, корейском, монгольском, новосирийском, персидском, татарском и япон­ском языках. «Общее число научных книг на европейских только языках скорее превышает, чем не достигает 70 000» [28, с. 2].

Большую ценность представлял Азиатский архив Музея, куда вошли бумаги, неизданные материалы, черновые варианты, переписка «длин­ного ряда русских востоковедов, начиная с первого из них Байера» [28, с. 6]. По авторитетному мнению Ольденбурга, «всё яснее становится, какое значение имеет для планомерности научной работы тщательное изучение истории и методов каждой дисциплины, изучать которые над­лежащим образом можно лишь знакомясь с интимною стороною работы учёных...» [28, с. 6].

Архивы подавляющего числа петербургских и петроградских вос­токоведов составили фонд Азиатского архива (ныне Архив востокове­дов). Архив учёных способствовал изучению истории становления и развития востоковедения, методики работы ориенталистов разных поколений и научных направлений. Таким образом, архивный фонд имел не только историко-познавательное, музейное значение, что и само по себе значительно, но и большое научное, воссоздавая лабора­торию учёного, его сомнения и искания, варианты, находки, исследовательские приёмы. Этот фонд имеет важное значение, особенно для истории отечественного востоковедения.

Итак, за сто лет своего существования Азиатский музей собрал колоссальные, мирового значения материалы, значительная часть кото­рых была систематизирована, описана и внесена в каталоги.

Собирание рукописных, нумизматических и книжных богатств наро­дов Востока, экспонирование их, систематизация, изучение и публика­ция способствовали пропаганде культуры восточных народов и её вкла­да в мировую цивилизацию.

Азиатский музей был читальней, рабочим кабинетом исследователей из различных других научных учреждений и учебных заведений. Через Азиатский музей, как правило, учёные выписывали нужные материалы во временное пользование из библиотек и хранилищ других стран.

В Азиатском музее работали в штате в разное время выдающиеся востоковеды, начиная с академика Х. Д. Френа, с именем которого, наря­ду с другими именами, связано становление российской школы востоко­ведения. Большая плеяда учёных- В. М. Алексеев⁶⁸, В. В. Бартольд, О. Н. Бётлингк, Н. Я. Бичурин, М. И. Броссе, Б. Я. Владимирцов⁶⁹, Б. А. Дорн, К. Г. Залеман, П. К. Коковцов⁷⁰, И. Ю. Крачковский, С. Ф. Ольденбург, И. А. Орбели, В. В. Радлов, В. Р. Розен, П. С. Савельев⁷¹, В. Г. Тизенгаузен⁷² и многие другие - подготовила значительные труды, используя коллек­ции и материалы Азиатского музея.

Учёные Академии наук, Петербургского, Московского и Казанского университетов, Лазаревского института восточных языков создали ряд научных направлений - алтаистика, афганистика, кавказоведение, монго­листика, тюркология, осетиноведение, иранская диалектология, - закре­пив приоритет в этих отраслях науки за отечественной ориенталистикой.

Отечественная востоковедная наука была создана совокупным тру­дом нескольких поколений учёных; значительный вклад в её становле­ние и развитие внесли представители Востока и Запада России, а также некоторые учёные из Западной Европы, для которых Россия стала родиной.

Отечественная востоковедная наука разработала методику изучения памятников литературы и культуры, внесла весомый вклад в сравни­тельное языкознание, обогатив это научное направление материалами языков народов Востока.

Накануне революции Азиатский музей был богатейшим хранили­щем рукописей, ксилографов, книг, газет; это было учреждение, где зани­мались описанием рукописей, их систематизацией, каталогизацией книг, ксилографов, рукописей. К этой работе привлекались помимо штатных сотрудников и другие первоклассные специалисты; это была библиоте­ка, где учёные вели исследовательскую работу; это был музей с экспози­цией, знакомившей посетителей с богатой коллекцией фондов; это было научное учреждение, сотрудники которого были высокоодарёнными исследователями, авторами работ, приумножившими славу российской востоковедной науки.

Вместе с тем накануне 1917 года в Азиатском музее работало всего семь сотрудников, считая вместе с одним прикомандированным.

7 декабря 1917 г. Непременный секретарь Российской Академии наук Сергей Фёдорович Ольденбург назначается директором Азиатского музея. В разгар революции, в бурные годы истории нашей страны Азиатский музей возглавил крупный учёный, признанный авторитет в востоковедных зна­ниях, блестящий организатор науки.

Прогрессивная обществен­ность России задолго до револю­ции сознавала необходимость реорганизации системы народно­го образования, высшей школы и академических учреждений стра­ны. Как справедливо писал ещё в 1915 г. академик В. В. Бартольд, «молодое русское востоковедение, горячо желавшее работать на пользу родной страны, встречало или отпор, или такое сочувствие, от которого ещё больше опуска­лись руки» [29, с. 10].

Статус академика Российской Академий наук не требовал жёсткой штатной «прописки» учёного в академическом учреждении. Он должен был оправдывать своё звание научными трудами по избранной специаль­ности. На ноябрь 1917 г. в составе Академии были востоковеды - академи­ки В. В. Бартольд, П. К. Коковцов, Н. Я. Марр, С. Ф. Ольденбург, В. В. Радлов (ум. в 1918 г.), Ф. И. Успенский⁷³ (византинист); члены-корреспонденты: Н. И. Веселовский (ум. в 1918 г.), В. А. Жуковский (ум. в 1918 г.), О. Э. Лемм (ум. в 1918 г.), А. И. Томсон⁷⁴, Б. А. Тураев⁷⁵ (избран академиком в 1918 г.). В штате Азиатского музея были только С. Ф. Ольденбург (с 1916 г.) и О. Э. Лемм. В. В. Радлов, Н. Я. Марр, В. В. Бартольд, В. А. Жуковский, Б. А. Тураев и другие востоковеды руководили научными экспедициями, возглавляли различные комиссии Восточного отделения Русского Археологического общества, Восточную комиссию, Русский комитет для изучения Средней и Восточной Азии, были редакторами серийных изда­ний АН. Ориенталистика была представлена также в Нумизматическом и Этнографическом музее АН, в Русском археологическом институте в Константинополе. Поскольку Академия наук являлась «первенствую­щим учёным сословием в Российской империи» [9, с. 92], то академи­ки-востоковеды заслуженно пользовались большим авторитетом в науке. Восточный факультет Петербургского университета, деканом которого накануне революции был академик Н. Я. Марр, имел право экзаменов и присвоения учёной степени магистра, а также доктора по востоковед­ным дисциплинам, и юридически являлся наиболее важным из всех восто­коведных заведений.

Поколение востоковедов в лице В. В. Бартольда, П. К. Коковцова, Н. Я. Марра, Н. М. Никольского⁷⁶, С. Ф. Ольденбурга, Ф. И. Щербатского⁷⁷, В. М. Алексеева, Б. Я. Владимирцова, Н. И. Конрада⁷⁸, И. Ю. Крачковского, И. А. Орбели, Д. М. Позднеева⁷⁹, В. В. Струве⁸⁰, И. Г. Франк-Каменецкого⁸¹, А. А. Фреймана⁸², чьи научные взгляды, круг интересов сложились до революции, занимались преимуще­ственно проблемами истории культуры, филологическими исследова­ниями текстов, изучением истории древнего и средневекового Востока. Исторической школы российская ориенталистика до 1917 г. создать не успела, а к исследованию проблем социально-экономиче­ского развития стран Востока практически ещё не приступила. Как указывал С. Ф. Ольденбург: «Оглядываясь на историю востоковеде­ния, мы видим, что раньше оно занималось, главным образом, изуче­нием надстроечных образований, почти совершенно оставляя в сто­роне экономику; историю оно изучало, главным образом, с точки зрения так называемой культуры или просто с точки зрения хроноло­гии политических событий»⁸³.

Революция поставила перед интеллигенцией, перед учёными слож­ный и жизненно важный вопрос - об отношении к ней. Много лет спустя после событий 1917 г. академик В. А. Гордлевский⁸⁴ напишет: «Нужно прямо сказать, что часть интеллигенции пошла навстречу новой власти, часть её саботировала, а часть выжидала» [30, с. 470].

Академик С. Ф. Ольденбург (член кадетской партии, министр народного просвещения Временного правительства), он же непременный секретарь Академии наук, профессор Петербургского универ­ситета и директор Азиатского музея, в своих воспоминаниях пишет, «что мно­гим не ясен был сразу смысл величайших перемен в нашей жизни...»⁸⁵. Революция пришла раньше, чем этого ждали, можно говорить поэтому о каком-то промежутке времени, когда он был если не растерян, то, по меньшей мере, плохо ориентирован.

После революции С. Ф. Ольденбург триж­ды встречался с В. И. Лениным. Прямое отношение к вопросам востоковедения имела встреча, состоявшаяся в Смольном в конце ноября-декабря 1917 г. или в нача­ле января 1918 г. Во время этой встречи В. И. Ленин подчёркивал, что востоковедение - наука, необходимая советскому государству. Он «выска­зал мысль, что совершенно необходимо, чтобы академики во всех своих работах стали бы ближе к жизни» [31, с. 32].

Академик В. И. Вернадский, которому С. Ф. Ольденбург рассказал об этой беседе, указывает, что «В. И. Ленин произвёл на Сергея огромное впечатление».

Требованием времени была организация высшей школы, в частно­сти нового востоковедного вуза. Вопрос коренной реорганизации восто­коведного образования, создания новых вузов в советских восточных республиках был одним из актуальнейших, он являлся составной частью национальной политики, государственного устройства, международных отношений, советской дипломатической службы. В усло­виях многонациональной страны, любое начинание в области просвещения, науки, народного образования приобретало острое политическое значение.

Востоковедение, оставаясь наукой по изучению Востока, становилось активным фактором политической и культурной жизни народов нашей страны.

(Окончание в: OrientaIistica. 2018;1(3).)

Сокращения

АН - Академия наук

АНХ СПб - Академия наук и художеств в Санкт-Петербурге, официальное наименование АН (1724-1747)

ИАНХ СПб - Императорская академия наук и художеств в Санкт-Петербурге, официальное наи­менование АН (1747-1803)

ИАН - Императорская академия наук, офици­альное наименование АН (1803-1836)

ИСПб АН - Императорская Санкт- Петербургская академия наук, официальное наи­менование АН (1836-1917)

ИВ АН СССР - Институт востоковедения Академии наук СССР (с 1991 - ИВ РАН)

ИВ РАН - Институт востоковедения РАН ИВЯ РЛ - Институт восточных языков Ришельёвского лицея ЛИВЯ - Лазаревский институт восточных языков (Москва) ЛО - Ленинградское отделение МИД - Министерство иностранных дел ОИФ - Отделение истории и философии АН СССР / РАН ОИФН Отделение историко-филологических наук РАН РАН - Российская академия наук

СПбУ - Санкт-Петербургский университет

УОВЯ АД МИД - Учебное отделение восточных языков Азиатского департа­мента Министерства иностранных дел Российской империи

1.  Barthold W. W. History of the Oriental Studies in Europe and Russia. Leningrad: Leningradskii Gublit; 1925. (In Russ.)
2.  Knyazev G. A., Koltsov A. V. History of the Soviet Academy. An Essay. Moscow; Leningrad: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR; 1957. (In Russ.)
3.  Tikhonov D. I. Pages from the History of the Asiatic Museum In: Avdiev V. N., Shastina N. P. (eds) History of the Oriental Studies in Russia. A Collection of Essays. Moscow: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR; 1956:449–468. (In Russ.)
4.  Stanyukovich T. V. The Kunstkammer at the St Petersburg Academy of Sciences. Moscow; Leningrad: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR; 1953. (In Russ.)
5.  Krachkovskii I. Yu. Selected works. Moscow; Leningrad: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR; 1958;5. (In Russ.)
6.  Saveliev P. S. Projects regarding the establishing of the Oriental Academy in St Petersburg (1733 and 1810). Zhurnal ministerstva narodnogo prosveshcheniya. 1856;89(3):27–36. (In Russ.)
7.  Lomonosov M. V. Collected Works. Moscow; Leningrad: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR; 1957;10. (In Russ.)
8.  Komkov G.D., Levshin B. V., Semenov L. K. The Soviet Academy of Sciences. 1724– 1917. Moscow: Nauka; 1974;1. (In Russ.)
9.  Skryabin G. K. (ed.). Statutes of the Soviet Academy. Moscow: Nauka; 1974. (In Russ.)
10.  Skryabin G. K. (ed.). The Soviet Academy in 1724–1917. Members. Moscow: Nauka; 1974;1. (In Russ.)
11.  Zagoskin N. P. The history of the Imperial University in Kazan. The first centenary. Kazan: Tipo-litografiya Imperatorskogo Kazanskogo universiteta; 1902;1. (In Russ.)
12.  Starikov A. A. The Oriental philology taught in the Moscow University. In: Avdiev V. I., Shastina N. P. (ed.) History of the Oriental studies in Russia. A Collection of Essays. Moscow: Izdatelstvo vostochnoi literatury; 1960:147–159. (In Russ.)
13.  Dantsig B. M. Russian Studies of the Near East Countries in the 19th – beginning of the 20th Centuries. Moscow: Nauka; 1968. (In Russ.)
14.  Krachkovskii I. Yu. The Oriental Studies and its History as reflected in P. Ya. Petrov’s letters sent to V. G. Belinsky In: Romodin V. A. (ed.). History of the Oriental Studies in Russia. A Collection of Essays. Moscow: Izdatelstvo vostochnoi literatury; 1953:7–22. (In Russ.)
15. Collected sources for the history of the Oriental Faculty [of the St Petersburg University] 1851–1864. St. Petersburg: Tipografiya M. M. Stasyulevicha; 1905;1. (In Russ.)
16.  Kononov A. N. (ed.) Bio-bibliographical Dictionary of the Russian Turcologists (before 1917). Moscow: Nauka; 1974. (In Russ.)
17.  Uvarov S. S. Thoughts regarding the Establishing of the Asian Academy in Russia. Vestnik Evropy. 1811;(1):27–52; 1811;(2):94–116. (In Russ.)
18.  From the Asiatic Museum to the Leningrad Branch of the Institute of Oriental Studies of the Soviet Academy of Sciences. Moscow: Nauka; 1972. (In Russ.)
19.  Krachkovskii I. Yu. Selected works. Moscow; Leningrad: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR; 1955;1. (In Russ.)
20.  Pletnev P. A. In Memoriam of the Count Sergey Semenovich Ouvaroff the President of the Imperial Academy of Sciences. St. Petersburg: Tipografiya Imperatorskoi Akademii nauk; 1855. (In Russ.)
21.  Kulikova A. M. Establishing of the Oriental Studies in the St Petersburg University. Moscow: Naura; 1982. (In Russ.)
22.  Collected Sources for the Biographical Dictionary of the Members of the Russian Imperial Academy of Sciences (letters A – L). Petrograd: Tipografiya Imperatorskoi Akademii nauk; 1915;(1). (In Russ.)
23.  Barthold W. W. The faculty in 1855–1905. A survey. In: Collected Sources for the history of the faculty of Oriental languages. St. Petersburg: Tipografiya M. M. Stasyulevicha; 1909;4. (In Russ.)
24.  Oranskii I. M. The philology and linguistics of the Ancient Iran. In: From the Asiatic Museum to the Leningrad Branch of the Institute of Oriental Studies of the Soviet Academy of Sciences. Moscow: Nauka; 1972:305–339. (In Russ.)
25.  Grigoriev V. V. (ed.) Proceedings of the Third International Orientalist Congress. St. Petersburg; 1879;1. (In Russ.)
26.  Collected Sources for the Biographical Dictionary of the Members of the Russian Imperial Academy of Sciencess (letters M – Ya). Petrograd: Tipografiya Imperatorskoi Akademii nauk; 1917;(2). (In Russ.)
27.  Perikhanyan A. G. Karl Genrikhowitsch Salemann. In: History of the Oriental Studies in Russia. A Collection of Essays. Moscow: Izdatelstvo vostochnoi literatury; 1959;4:79–115. (In Russ.)
28.  The Asiatic Museum of the Russian Academy of Sciences 1818–1918. Petrograd: Rossiiskaya gosudarstvennaya akademicheskaya tipografiya; 1920. (In Russ.)
29.  Barthold W. W. Russian scholarship and the Oriental Studies. Russkaya mysl. 1915;(8):1–13. (In Russ.)
30.  Gordlevskii V. A. Selected works. Moscow: Nauka; 1968;4. (In Russ.) 31. Bonch-Bruevich V. V. I. Lenin in Petrograd and Moscow (1917–1920). Moscow: Gospolitizdat; 1956. (In Russ.)