• Ориенталистика
• 2019 год
• Vol 2, № 2

The Department of Comparative Cultural Studies at the Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences held on the 17.04.2019 a round table meeting “Contacts and Conflicts. Western Impacts on the Cultures of the East”. The meeting became a continuation in the series of annual forums, in which the scholars of diverse specialism (philosophers, art historians, historians, literary critics, specialists in Eastern languages, etc.) from many countries (from Madagascar to Malaysia, from Lebanon to Mongolia, from North Africa to South , from Iran to Japan) discuss problems of common interest. The topics vary from the multicultural studies, the interaction of culture and politics to the coexistence of traditions and modernization, including the place of the national cultures of the East in the broader transnational context. Among the results of this meeting are identification of the specific forms of the Western influence on the cultures of the East from Antiquity to the modern age. These forms of influence also include the ways of adaptation, assimilation or even rejection of the Western phenomena in the course of the cultural and civilizational exchange.

• adaptation
• cultural
• civilizations
• dialogue of
• East and West
• East and West
• architecture of
• East and West
• comparative study of the art
• East and West
• literatures of
• East and West
• modernization in
• East
• Christian teachings in
• influence
• cultural

Очередной круглый стол в Отделе сравнительного культуроведения ИВ РАН (руководитель - Ю. В. Любимов) был посвящен актуальной про­блематике и вызвал большой резонанс в разных подразделениях Института востоковедения и в других академических и научно-педаго­гических учреждениях Москвы. На круглом столе выступили 21 специа­лист, в том числе культурологи, искусствоведы, философы, лингвисты, литературоведы, историки и политологи. Еще 9 человек прислали тези­сы своих исследований для сборника, подготавливаемого в настоящее время по итогам форума. Такие сборники трудов уже четыре раза выхо­дили по материалам предшествовавших круглых столов, проводимых Отделом сравнительного культуроведения Института востоковедения (о мультикультурализме и этнической многокультурности в истории Востока; о традициях и новациях в культурах Востока; о взаимосвязи культуры и политики в странах Востока; о национальных культурах Востока в транснациональном пространстве). Помимо представителей разных отделов Института востоковедения, в круглом столе приняли участие ученые из Института языкознания РАН, Института мировой литературы им. Горького РАН, Института Африки РАН, ИСАА и Государственной академии права. 

Участники круглого стола продемонстрировали исключительно глу­бокое знание, почти «точечное», прицельное изучение своего предмета, выявляя и подтверждая конкретными примерами различные формы «извечно» существовавших в той или иной форме цивилизационных контактов, которые приводили и к продуктивному диалогу цивилиза­ций, и к определенного рода конфликтам, вызывавшим, в свою очередь, не менее значимые процессы культурной эволюции восточных и африканских народов, и по сей день зачастую не приемлющих «западные образцы», ущемляющие их самобытность и самостоятельность.

Очередной круглый стол пополнился новыми областями исследова­ний востоковедов, предоставивших возможность сопоставления измене­ний традиционных форм в различных областях восточной культуры под воздействием Запада. Чрезвычайно интересным оказался анализ влия­ния христианства на современные восточные и африканские общества, в частности отказ от влияния Ватикана в православных общинах мусуль­манского мира, процессы реформации иудаизма под влиянием Запада и т.д.

Для удобства изложения материалов круглого стола имеет смысл начать обзор с исторически более удаленных по времени тем выступле­ний, постепенно переходя к более современным процессам в изменении восточных культур под воздействием Запада, включая социально-поли­тические, религиозные, литературные и искусствоведческие исследова­ния в области цивилизационных контактов и конфликтов.

Е. Ю. Ендольцева (ИВ РАН) отметила некоторые аспекты влияния культуры Запада на Восток на примере абхазской скульптуры эпохи Средневековья. По ее мнению, романская скульптура Западной Европы и архитектурная пластика Кавказа и Закавказья того же периода суще­ствовали в едином культурном и информационном пространстве. Некоторые сюжеты фиксируются в скульптуре различных регионов в один и тот же исторический период. Иногда изображения, которые сохранились в церковной пластике Кавказа, можно атрибутировать только благодаря аналогиям в романской скульптуре, снабженным зача­стую надписями. Два красноречивых примера - фрагмент плиты с изо­бражением одного персонажа, дергающего за бороду другого, из фондов Абхазского государственного музея в г. Сухум, и фрагмент плиты из церкви в Тхаба-Ерды (Ингушетия).

В первом случае сюжет идентифицируется благодаря аналогичному изображению на капители в церкви Нотр-Дам дю Пор в Клермон- Ферране (благодаря сохранившейся латинской надписи точно известно, что там проиллюстрирован Сон Иосифа). Во втором - благодаря надписи под изображением на капители в клуатре собора в Эльне (Франция) (союз льва и грифона).

О несколько более поздних воздействиях западного искусства на африканскую храмовую роспись рассказала В. З. Куватова (ИВ РАН), обо­значив тему своего исследования как «Европейский ад в эфиопской монументальной живописи».

Начиная с XVII в., отметила она, в эфиопской христианской живописи получают распространение изображения ада и дьявола. В первую оче­редь, они появляются в контексте сцен «Страшного суда» и «Сошествия во ад», однако иногда выступают и как самостоятельная часть обширных иконографических программ росписи церквей. Композиции с изображе­нием дьявола преимущественно встречаются в монументальной живо­писи, намного реже их можно видеть в иллюминированных манускрип­тах, обычно в сценах искушения Христа. В иконописи, вполне закономер­но, сюжеты подобного рода единичны. Иконография дьявола, демонов и ада в эфиопской живописи носит явный отпечаток западного художе­ственного влияния. Отсутствие подобных сцен в монументальной живо­писи XII-XV вв., развивавшейся под воздействием коптской и, возможно, суданской живописи, косвенно свидетельствует в пользу того, что их источниками стали образцы книжной миниатюры, привезенные в стра­ну в XV-XVII вв. венецианскими мастерами, с 1480-х гг. работавшими в Эфиопии. В середине XVI в. большую активность проявляли иезуитские миссионеры, которые привозили в Эфиопию гравюры и печатные образ­цы, в том числе из индийского Гоа, бывшего опорным пунктом миссио­нерской деятельности иезуитов в Азии. Вторая волна иезуитской актив­ности и, соответственно, иконографического влияния пришлась на рубеж XVI-XVII вв., когда вновь прибывшие миссионеры привезли иллю­стрированные богословские книги и печатные репродукции икон.

Опиумные войны в Китае как феномен столкновения культур и циви­лизаций стали темой доклада Р М. Зиганьшина (ИВ РАН), который под­черкнул, что период цинской династии (1644-1912), характеризующий­ся конфликтом с Великобританией, является «самой позорной» истори­ческой страницей для обеих сторон - и Востока, и Запада. Для Запада, потому что Великобритания на межгосударственном уровне занималась наркоторговлей и заставляла другое государство путем военного вмеша­тельства покупать опиум. Китаю же, который традиционно воспринимал себя как «Срединное государство», т.е. центр мира, и на современном этапе «стремительно вырывающемуся в мировые лидеры», это напоми­нает о фактически полуколониальном существовании и зависимости от Запада, что не может не восприниматься болезненно.

Значительное количество участников круглого стола затрагивало конфессиональные проблемы культур Востока, испытавших воздей­ствие религии Запада, т.е. христианства. Е. А. Кривец (ИВ РАН) в своем выступлении рассказала о борьбе коптов Египта с западной церковью в истории и современности. Она отметила, что уже к XIV в. христианская церковь в Египте пришла в упадок вследствие сильного давления со сто­роны мусульманских властей, чем не преминул воспользоваться Ватикан, всеми способами стремившийся к расширению своего влияния на Востоке. Распространение власти турок-османов на территории бывшей Византийской империи в значительной мере стало следствием этого процесса, считает докладчик. Угроза подчинения коптов католической власти Римского папы, несмотря на христианское вероисповедание тех и других, была много опаснее, по ее мнению, антихристианской власти.

Египетские мусульмане могли физически уничтожить коптов и их веру, а католическая экспансия предполагала изменение принципа жизни коптов - подмену религиозного символа при сохранении внешней обрядности. Поэтому выбор был сделан в пользу османов.

Конфессиональные проблемы возникали и в среде иранских зоро- астрийцев, чья древняя религия подверглась испытаниям после ислам­ской экспансии еще в VII в. Часть их переместилась в Индию, где зоро- астрийцы, парсы, до сих пор пытаются сохранить свои верования, однако и здесь претерпевают давление другой конфессии, о чем рассказала в своем выступлении М. Б. Мейтарчиян (ИВ РАН). Она рассмотрела влия­ние европейских миссионеров на парсов Индии, воздействие европей­ского образования и протестантского христианства на их образ жизни. Затронув вопрос о реформаторстве и традиционализме в религиозных воззрениях парсов, М. Мейтарчиян рассказала о случае с протестантским миссионером Джоном Уилсононом, прибывшим в Бомбей в 1829 г. В своей проповеди он обвинил зороастрийцев в «дуализме» и высмеял их древ­ние космогонические и мифические сведения, собранные в одном из поздних зороастрийских сакральных текстов. Это настолько поразило парсов, что их жрецы даже не могли достойно отстоять свои позиции и впали в замешательство относительно истинности своих верований.

С прямо противоположными последствиями воздействия христи­анства на культуру Кореи участников круглого стола ознакомил А. В. Пак (ИВ РАН). Говоря о роли протестантской церкви в трансформа­ции традиционного корейского общества в конце XIX - начале XX в., ученый подчеркнул, что большинство европейцев, впервые начинающих интересоваться Востоком, склонны считать, что современная Южная Корея - буддийская страна с конфуцианской моралью и тради­циями. Между тем история христианства в этой стране насчитывает уже несколько веков. Начавшись с первых полуподпольных церквей и кружков по изучению тогда еще «диковинного» западного учения, христианство (вначале католицизм, а затем протестантизм) к началу XX в. не только сумело органично врасти в корейскую почву, но даже и потеснило традиционные верования. Первыми в Корею в XVI-XVII вв. пришли католики. Однако вследствие того что в тот период страна еще была закрыта для контактов с европейцами, они не смогли добиться успеха. К моменту открытия страны для контактов с европейскими державами и Японией лишь протестантские миссионеры из США и Великобритании сумели добиться в Корее наибольшего успеха. Они же в конце XIX - начале XX в. были первыми, кто привнес в тогда еще единое корейское государство прогрессивные идеи западной культуры. И сегодня, в эпоху глобализации и новых технологий, христианская церковь, полагает докладчик, занимает важное место в культуре, поли­тической жизни и истории этой страны.

В выступлении Е. Э. Носенко-Штейн (ИВ РАН) были проанализирова­ны проблемы реформации иудаизма под воздействием Запада. Реформа религии, отметила докладчик, обычно происходит как своеобразные возврат к ее «первоначальным ценностям» и ее очищение от «поздней­ших наслоений». Так происходило и с иудаизмом на протяжении веков. Но попытки такого рода имели место главным образом в Европе. Таково возникновение хасидизма в конце XVIII в. (Украина) под лозунгом спири­туализма и «служения богу в радости». Впоследствии хасидизм вылился в крайний ритуализм, он получил значительное распространение во многих странах Европы и Америки, где среди евреев преобладали ашке- назы. В странах Ближнего и Среднего Востока, в Северной Африке и на Балканах, где преобладали сефарды, хасидизм до недавнего времени не был популярен. Однако в Израиле его последователи имеют значитель­ное общественное и политическое влияние.

Другая попытка реформы - возникновение так называемого либе­рального иудаизма, впоследствии получившего название «прогрессив­ного» или «реформистского». Он возник в Германии в 1820-е гг. как стремление модернизировать древнюю религию и сделать ее более рационалистической. Реформизм, как и другие деноминации, полагает исследователь, направленные на модернизацию религии, тоже транс­формировался. Он получил наибольшее распространение в протестант­ских странах. В еврейских общинах на Востоке он распространения не получил в силу присущих им традиционализма и патриархальности. В Израиле его позиции, в отличие от позиций ортодоксального иудаизма, довольно слабы.

Следующий по времени блок докладов относился к изменениям, про­исшедшим в культурах Востока в эпоху колонизации стран Азии и Африки, а также к их последствиям в период освобождения от колониальной зави­симости. Несмотря на достаточную разработанность этой тематики, докладчиками было сделано немало ценных уточнений и наблюдений, вкупе представляющих значительный вклад в востоковедение и африка­нистику. Так, в докладе Е. Ю. Ваниной (ИВ РАН) было отмечено, что хотя главной целью британской колониальной политики с XVIII в. в Индии было, согласно заявлениям ее идеологов, «улучшение» субконтинента, опиралась она при этом не на реалии, а на концепции ориенталистов, которые не столько изучали Индию, сколько «воображали» ее. Жителей Индии, где мягкими методами, а где радикальными, принуждали к отказу от тех сторон их быта, которые, на западный взгляд, были «неправильны­ми». В результате историческое мышление индийцев было переформати­ровано в соответствии с тем, как западные ученые представляли себе древность, Средневековье и современность Индии, игнорируя при этом существовавшие в доколониальном индийском обществе представления о прошлом. Через систему английского образования, без которой индиец не мог сделать какую-либо карьеру, «туземцам» был навязан английский взгляд на прошлое, его основные события, на сложившиеся представле­ния о «героях и злодеях», на саму способность индийского общества к саморазвитию. В конечном счете это не могло не привести к формирова­нию общенационального самосознания, в результате которого в 1947 г. Индией была завоевана независимость.

О пакистанском варианте воздействия Запада рассказала Н. А. Замараева (ИВ РАН), которая подчеркнула, что Пакистан, возник­ший в результате распада Британской колониальной империи в 1947 г., испытал влияние англосаксонской модели развития, что проявилось и в становлении его государственности, и в развитии самого пакистанского общества.

Сочетание многообразия восточных традиций, ислама (большин­ство населения - сунниты), полиэтничности, попеременного управления государством гражданскими и военными структурами с традиционной привязанностью местного общества к западному, в первую очередь бри­танскому, образу жизни демонстрирует одновременно вызовы Старому Свету, отстаивая свою самобытность в общем контексте цивилизацион­ного развития человечества.

О западном «культурном факторе» в развитии современной культу­ры Ирана было сообщено в тезисах, представленных М. С. Каменевой (ИВ РАН), которая проанализировала некоторые аспекты культурной поли­тики, проводимой руководством Исламской Республики Иран, избрав­шей собственный, особенный путь развития, на фоне бурного продвиже­ния вперед мировых глобализационных процессов. В этом контексте автор сконцентрировала свое внимание на двух важных факторах - взаи­моотношениях Ирана с Западом и международном аспекте культурной политики государства. Показано, что отношения Ирана с западным миром выстраивались в направлении от полного отрицания важной роли культуры Запада к постепенному росту интереса к ней. Подчеркнуто, что международный аспект культурной политики ИРИ, сформировав­шись в первые десять лет после исламской революции и получив даль­нейшее развитие в следующие десятилетия, становится важным факто­ром внешнеполитической деятельности руководства Ирана, способству­ющим реализации идеи экспорта исламской революции за пределы страны, достижению Ираном лидирующих позиций в регионе, а также иранской культурной экспансии.

Ученые-африканисты также осветили характер воздействия Запада на культурное развитие стран континента, подвергшегося в свое время колониальному захвату. А. Н. Мосейко (ИАфр. РАН) отметила специфику восприятия западных культурных влияний у жителей Мадагаскара. Особенностью малагасийской культуры, по мнению ученого, является ее устойчивость и сопротивление агрессивным попыткам аккультурации и «цивилизаторству». Из западной культуры были восприняты элемен­ты, востребованные обществом, прежде всего христианство, созвучное местной религии, письменность на основе латиницы, книгопечата­ние и т.д. В то же время сами эти заимствованные элементы подверга­лись изменениям и адаптации к автохтонной культуре. С особой береж­ностью на Мадагаскаре относятся к малагасийскому языку.

Е. В. Харитонова (ИАфр. РАН) рассказала о прецедентах применения традиционных африканских этических систем в урегулировании поли­тических конфликтов. Она рассмотрела способы традиционного реше­ния внутриполитических проблем кризисного периода на примере двух стран субсахарской Африки - Руанды и ЮАР, переживших сложные исто­рико-политические и культурные процессы одновременно. В Руанде это был период после геноцида 1994 г. и в ЮАР - после падения режима апартеида в 1994 г. В докладе показано, как использование традицион­ной этики и традиционных форм взаимодействия дает возможность преодолеть кризис и на определенном историческом этапе создать усло­вия для мирной жизни, хотя в ряде случаев африканские решения осу­ждались западными правозащитными организациями.

О том, как, собственно, «азиатские ценности» повлияли на попытки внедрения европейских конфессиональных ориентаций в таком государ­ственно-национальном «анклаве» как Сингапур, написала в своих тези­сах для круглого стола Е. М. Астафьева (ИВ РАН). Она обратилась к ана­лизу причин роста популярности в Сингапуре неденоминационных пятидесятнических харизматических церквей, начавшегося в 1980-х гг., а также ответной реакции правительства на эти процессы. В докладе рассматривается, как теология церквей, проповедующих «Евангелие процветания», тесно переплетена с капиталистической этикой, ориенти­рованной на культ потребления и «макдональдонизацию» духовных потребностей в осознании смысла собственного бытия и моральных принципов. Исследователь анализирует политические меры правитель­ства Сингапура, направленные на противодействие этому влиянию путем создания и активного внедрения в жизнь идеологии «коллектив­ных ценностей». Эта идеология по сути является усовершенствованной концепцией «азиатских ценностей», призванных противостоять распро­странению в сингапурском обществе чуждых принципов, в первую оче­редь - приоритета личных интересов над интересами общества в целом.

Неожиданно новая, но весьма актуальная для современных восточ­ных и африканских социумов проблема иностранного туризма, объек­тивно как бы способствующего их экономическому развитию, прозвуча­ла в выступлении П. А. Куценкова (ИВ РАН), исследующего такой малодо­ступный регион, как Плато догонов в Мали. Докладчик подчеркнул, что вторжение множества западноевропейских туристов в размеренную жизнь догонских деревень не могло не оказать влияния на их культуру.

Однако это воздействие оказалось не таким «позитивным», как можно было бы ожидать: неожиданным образом оно поколебало религиозные предпочтения догонов, вызвав у них интерес не столько к христианству, сколько к исламу. Традиционные ремесла и изобразительное искусство (керамическое производство, ткачество и скульптура) по-прежнему про­цветают, так как пользуются спросом у туристов. Однако есть и негатив­ное воздействие туризма, как считает исследователь: гиды кратко изла­гают туристам «основы догонской мифологии» по французскому этноло­гу Марселю Гриолю, который, по его мнению, во многом исказил истинную этнокультурную историю догонов.

Возвращаясь к «азиатскому направлению» исследований о способах и формах западного воздействия, кратко охарактеризуем три доклада, посвященных Японии. Е. Л. Скворцова (ИВ РАН) рассказала о западном влиянии на развитие японской общественной мысли. Она подчеркнула, что воздействию западной культуры и идеологии на духовную жизнь Японии посвящено немало исследований не только в России и в зарубеж­ном японоведении, но и в самой Стране восходящего солнца. Тема эта чрезвычайно обширная и до конца далеко не исследованная. Впрочем, и сегодняшняя Япония предоставляет немало примеров активной духов­ной экспансии западной цивилизации. Докладчик привела убедительные образцы усвоения некоторых воззрений западных мыслителей в фило­софских трудах японских ученых XIX в., не исказивших сущность их собственных духовных исканий, но расширивших их научные горизонты.

В XX - начале XXI в., в эпоху глобализации, японская культура претер­певает и ряд трансформаций, которые отметил в своем выступлении чл.-корр. РАН В. М. Алпатов (Институт языкознания РАН). Он отметил, что именно сейчас, несомненно, элементы японской культуры от дзен-буддизма до караоке и аниме имеют гораздо большую известность в мире, чем это было еще несколько десятилетий назад. Однако главная причина этого - не столько активность самой Японии (хотя, разумеется, и это имеет место), сколько включение элементов японского происхож­дения в массовую культуру глобализации, формируемую в США, где про­исходит отбор. Американское происхождение этих элементов проявля­ется, например, в принятых сегодня лингвистических транскрипциях. В России в советскую эпоху японская культура в основном получала известность через непосредственные контакты, но теперь это происхо­дит, прежде всего, через посредство США, подчеркнул ученый.

Об американском факторе в формировании послевоенной массовой культуры в Японии подробно говорила в своем выступлении Е. Л. Катасонова (ИВ РАН), отметив, что любая война всегда несет с собой хаос и упадок всех сторон жизни населения, в том числе и культуры. В Японии, которая на протяжении всей истории не испытывала вторже­ния чужестранцев на свои острова и первой из стран познала ужас атомной бомбардировки в августе 1945 г., поражение во Второй мировой войне вызвало настоящий шок (там это принято называть травмой). Помимо разрушенных городов, множества человеческих жертв, тяжелей­шего экономического кризиса и стремительного обнищания населения, в Японии проигранная война произвела и полный крах духовной жизни японцев. Тем не менее с середины XX в. Япония нашла силы сделать эко­номический вызов мировому сообществу, вслед за которым последовал новый - культурный. Японцы познакомили мир с интереснейшей и свое­образной массовой культурой, гармонично сочетающей в себе опыт мно­говековых традиций и все новейшие достижения, пришедшие извне, современные технологии и ценностные ориентиры сотен миллионов потребителей во всем мире. И хотя японская массовая культура в целом пока еще не во всем может соперничать с мощной культурной индустри­ей США, абсолютного лидера в этой области, она, считает исследователь, с содержательной и технологической точек зрения гораздо более разви­та и многогранна, чем американская.

Специалист в области китайского искусства М. А. Неглинская (ИВ РАН) полагает, что дальневосточный рынок рубежа XIX-XX вв. явился стилеобразующим фактором современного западного искусства. В своих тезисах она отстаивает мнение, что принципы западного модерна рубе­жа XIX-XX вв. базируются на потенциале и западных, и восточных куль­тур, однако многие исследователи ограничиваются в основном конста­тацией преобладания в модерне японского влияния. Япония на этом этапе действительно была готова (в отличие от Китая) осваивать новые западные технологии, открывшие стране доступ на мировой художест­венный рынок. Но все же сама японская культура веками развивалась в диалоге с Китаем.

Китай уже в периоды Мин (1368-1644) и Цин (1644-1911) активно участвовал в формировании предметной среды Запада, выступая постав­щиком фарфора и лаков, а в конце XIX в. - перегородчатых эмалей. Если на рубеже XVII-XVIII вв. экспортный фарфор (изделия с полихромной росписью по белому фону) способствовал сложению стиля рококо и сти­левой эволюции европейского искусства в целом, то декоративные воз­можности китайских клуазоне с их цветовой интенсивностью, графично- стью контуров, плоскостностью изображений смогли по достоинству оценить мастера западного модерна и их преемники.

Формообразующее значение ремесла уравняло декоративное искус­ство модерна с живописью, явилось новшеством, отличающим стиль модерн и наследующие ему авторские стили XX в. Запад, столетиями выступавший заказчиком произведений дальневосточных ремесел, едва ли мог прогнозировать последствия своей экономической инициативы - например то, что дальневосточный экспорт приведет к активному пре­образованию современного западного искусства.

Изучение урбанистического искусства Бирмы (с 1989 г. - Мьянмы) позволило А. А. Симонии (ИВ РАН) сделать выводы о том, что архитектур­ное наследие колониального Рангуна, бывшей столицы государства, ныне именуемой Янгон, представляет собой не только городское разно­образие, но и уникальный исторический центр - образец типичной бри­танской колониальной застройки. После обретения независимости в 1948 г. руководство страны не придавало большого значения сохране­нию памятников архитектуры колониального прошлого, а после перене­сения столицы в специально построенный г. Нейпьидо в 2005 г. опустев­шие административные здания Янгона стали быстро приходить в упа­док. Отношение к колониальному архитектурному наследию изменилось в последнее десятилетие. По инициативе историка Тан Мьин-У был соз­дан «Янгонский фонд наследия», который предпринимает усилия для спасения и сохранения оставшихся памятников колониальной архитек­туры. Новое гражданское правительство Аун Сан Су Чжи поддерживает эти инициативы. В отличие от Сингапура и Куала-Лумпура, утративших некоторые исторически значимые архитектурные ценности, у Мьянмы есть шанс сохранить их.

С. Д. Сыртыпова (ИВ РАН) рассказала о синкретизме традиций кочев­ничества и современных мировых трендов в живописи современной Монголии. Профессиональные художники Монголии XX в. в большин­стве своем получали образование в художественных академиях СССР либо в буддийских монастырях Монголии и Тибета. Докладчик считает, что именно русская живописная школа закономерно вошла в практику монголов. Самые разные художественные школы XX в.: импрессионизм, кубизм, сюрреализм, супрематизм, абстракционизм, актуализм и пр. - не обошли стороной и Монголию. Однако до конца 1980-х гг. социалистиче­ский реализм был главным мерилом «правильной» изобразительности (Д. Дамдинсурэн, Б. Чогсом, Ц. Амгадан и мн. др.). Особенно продуктив­ным для развития монгольского искусства стал период после демокра­тической революции 1990 г. Открытие границ, возможность знакомства с мировыми шедеврами, тенденциями, поиски собственного пути - все это породило своеобразные гибридные явления, хотя традиционная живописная культура буддийской Монголии была и остается живитель­ной почвой для роста современных творческих приемов (Заясайхан Самбу, Отгонбаяр Эршуу, Ангарагсурэн, Энхбат Лантуу, С. Ундраа, Ц. Монхжин, Р. Чинзориг и др.). Живописцы Монголии не теряют связи со своими истоками, поразительным образом сохраняя кочевническую эстетику даже в своих «суперсовременных» работах.

Ш. М. Шукуров (ИВ РАН) говорил о тенденциях синкретизма и об опыте европейских архитекторов по изменению облика городов Востока. Докладчик сделал ряд ценных наблюдений о взаимовлиянии Запада и Востока в современном искусстве в целом, обладая обширными знаниями в области мусульманской архитектуры, искусства древнего и совре­менного Ирана и теоретических разработок концепций «Xрама» и «Совершенного человека», «опытов преодоления Чужого» и многих аспектов искусства Востока и Запада.

Круглый стол ознакомил собравшихся и с целым блоком литерату­роведческих исследований, касающихся западных влияний на развитие литературного процесса, особенно в постколониальную эпоху, в странах Африки и Азии. Особенно интенсивно изучаются регионы англо- и франкофонии в сложившемся ансамбле новых национальных литера­тур. Так, Н. Ю. Ильина (МГЮА) в своем выступлении о творчестве ниге­рийских писателей рассказала о теме судьбы соотечественников-ниге- рийцев на Западе. Своеобразие нигерийской англоязычной литературы заключается в том, что она создана на языке бывшей метрополии, так что самобытность нигерийского менталитета и национального характе­ра отражена средствами английского языка. Но Нигерия, самая полиэт­ническая страна Тропической Африки, использует английский в каче­стве официального языка в рамках Федеральной Конституции, и это, безусловно, оказывает влияние на образ жизни нигерийцев.

В период колониального господства британцы принесли в Нигерию и свой язык, и христианство, и элементы англосаксонской культуры. Нигерийцы приобщились к западной системе образования, а благодаря преподаванию английского языка в миссионерских школах многие жители страны стали двуязычными. Представители бикультурной ниге­рийской интеллигенции создали англоязычную художественную лите­ратуру, и благодаря английскому языку писатели Нигерии заняли замет­ное место в мировом литературном процессе.

Как показала исследователь, видные современные литераторы Чимаманда Нгози Адичи (роман «Американа», 2013) и Джуде Дибиа (роман «Неукротимый», 2007) затрагивают проблему нигерийских мигрантов в Великобритании и США, культурного дуализма, сформиро­вавшегося под влиянием западных ценностей. Герои произведений, про­жив длительное время на Западе и столкнувшись с рядом сложных проблем, возвращаются в Нигерию глубоко разочарованными в запад­ном образе жизни.

Франкофонная «зона» в литературном процессе стран Востока была освещена в докладах М. В. Николаевой и С. В. Прожогиной (обе - ИВ РАН). Выступление М. В. Николаевой было сосредоточено на арабских «лицах франкофонии». В ее докладе говорилось о творчестве современных франкоязычных поэтов Ливана наряду с поэтами других арабских стран в контексте мировой франкофонии. Она рассказала также о культурных инициативах Международной организации франкофонии (МОФ), Национального центра книги во Франции (НЦК) и других культур­но-просветительских институтов французского Средиземноморья (регион Окситания - Пиренеи - Средиземноморье, администрация г. Сет) по организации ежегодного фестиваля «Живые голоса. Поэзия - путь к миру», 2019 г., целью которого является утверждение и сохранение сущностных парадигм французской культуры в современном мульти- культурном мировом пространстве в рамках общегуманитарных концеп­ций взаимодействия западной и восточной цивилизационных моделей.

В докладе С. В. Прожогиной, модератора круглого стола, было уделе­но внимание особому влиянию колониальной литературы Франции на развитие национального литературного франкоязычия в странах Магриба (Алжир, Марокко, Тунис). В этих странах возникли в качестве «ответа» на колониальную этнографическую экзотизацию и сентимен­тализм реалистические свидетельства и образцы социально-критиче­ского метода в «бытописании» и отражении традиционного мироустрой­ства в творчестве собственно магрибинских писателей, отстаивавших право на «самобытность» и сформировавших особый тип самосознания, приведший со временем к отставанию и политической независимости, а магрибинские социумы - к национально-освободительной борьбе с французским колониализмом.

Несомненное влияние Запада и его идей Просвещения и гуманизма, отмечавшееся в странах, испытавших колонизацию, наблюдается и там, где не было колониального угнетения, но было интенсивное проникнове­ние идей западного христианства, повлиявшего, в частности, на формиро­вание особого типа художественного сознания у местных писателей.

Так, в докладе Н. В. Захаровой (ИМЛИ) отмечалось, что обучение в христианской миссионерской школе стало фактором формирования творческого стиля китайской писательницы Бин Синь (1900-1999). Первые католические миссионеры прибыли в Китай в конце XVI в., одна­ко о более или менее заметном влиянии христианства на умы китайцев можно говорить, считает исследователь, только начиная со второй поло­вины XIX в. Еще через 50 лет, в первой четверти XX в., влияние христиан­ских взглядов заметно сказалось на творчестве многих китайских лите­раторов. В начале XX в. миссионерские организации учредили несколько университетов и более 20 колледжей, в которых обучались будущие известные писатели, в том числе Линь Юйтан и Бин Синь. Вэнь Идо про­никся идеями христианства, будучи студентом университета Цинхуа, там же и принял крещение. Идеи христианства наиболее яркое выражение получили в поэтических сочинениях Бин Синь, написанных с октября 1920 по март 1922 г. и опубликованных в журнале «Жизнь и судьба», издававшемся Обществом молодых христиан Пекина. Так же, как и мно­гих молодых китайцев, Бин Синь в Библии привлекала особая эмоцио­нальность текстов, напряжение религиозного настроя. Многие религи­озно окрашенные стихи Бин Синь сохранили возвышенный стиль пере­водов Библии. В эссе «Мои годы учебы» Бин Синь писала, что десять с лишним лет обучения в христианском колледже Бэймань дали ей самые сильные впечатления, значительным образом сказались на харак­тере, а также сыграли важную роль в создании образной системы ее литературных произведений раннего периода.

Во Вьетнаме, несмотря на все тяготы системы угнетения и подавле­ния автохтонной цивилизации и одну из самых затяжных (как и алжир­ская) форм военного сопротивления французскому колониализму в XX в., западные влияния сказались на многих аспектах жизни населениия. Как отмечено в выступлении А. А. Соколова (ИВ РАН), даже обычная перевод­ная литература служила фактором культурной модернизации Вьетнама. Xудожественные связи, считает исследователь, - это один из важнейших элементов непрерывного процесса взаимообогащения национальных культур. На рубеже XIX-XX вв. во Вьетнаме, ставшем французской коло­нией, происходит процесс активного усвоения западноевропейских культурных ценностей. Интенсивно переводятся произведения западно­европейских философов, экономистов, писателей. К области культурных взаимодействий относится и переводная художественная литература. Многочисленные переводы зарубежных авторов, прежде всего француз­ских поэтов и драматургов, оказывали влияние на формирование лите­ратурных течений и направлений во Вьетнаме, играя роль ускорителя имманентного литературного процесса. В значительной степени благо­даря переводам перенимаются и развиваются на новой национальной почве жанры, стили, приемы и т.п., разработанные в другой литературе.

Подобное влияние западных образцов литературного творчества было замечено и в Малайзии, что проявилось, в частности, в появлении малайских детективов, изначально возникших как образцы нового типа в традиции малайской литературы. Е. С. Кукушкина (ИСАА МГУ) подчерк­нула, что детективный жанр не имел исторических корней в малайской словесности и был определенно заимствован, хотя писатели, стоявшие у истоков современной малайской литературы, имели мало контактов с западной культурой. Прежде всего, интересен сам факт появления детектива на заре становления в Малайзии литературы современного типа - в 1920-1930-х гг. Детективные произведения соседствуют с пер­выми «серьезными» образцами малайского романа, сильно окрашенны­ми идеями исламского реформизма и возникшими под ближневосточ­ным, а не европейским влиянием. Появление неожиданных всходов западного посева на местной почве, вероятно, объясняется хождением в соседней Нидерландской Ост-Индии (ныне Индонезии) переводов известных детективов. Можно также предположить, полагает доклад­чик, что идея наказания преступника была созвучна реформистскому тезису о плодах добрых и греховных поступков человека, которые прояв­ляются уже в земной жизни, а не только в загробной. Позднее малайские авторы использовали детективные линии лишь как часть более сложного сюжета в произведениях, несших значительную идеологическую нагрузку. После Второй мировой войны доминировала социально анга­жированная проза, на смену которой с 1980-х гг. пришла исламская лите­ратура, далекая от развлекательности. В современной Малайзии автор­ство известных детективов принадлежит, главным образом, этническим китайцам и индийцам, пишущим на английском языке. Таким образом, импульс западной детективной традиции поначалу отозвался в малай­ской словесности, но затем был переработан и приспособлен к местному литературному контексту.

В заключение отметим не только многообразие и глубину проблем, озвученных на круглом столе, специфически точную «прицельность» отдельных региональных исследований, но и очевидную общую тональ­ность в поисках возможностей диалога мировых культур и разных циви­лизационных составляющих. Завершая работу круглого стола, заведую­щий Отделом сравнительного культуроведения ИВ РАН Ю. В. Любимов подчеркнул, что многообразие тем и мотивов, прозвучавших в выступле­ниях ученых, слилось в единую «симфонию», подчиненную разработке одной важной и актуальной проблемы, касающейся и истории, и совре­менности цивилизационного взаимодействия, - взаимообогащения мировых культур и сохранения самобытности каждой из них.