Orientalistica
Статьи
Перевоплощения Анджатан-ламы: исследование феномена
DOI | https://doi.org/10.31696/2618-7043-2021-4-4-858-881 |
Авторы | |
Журнал | |
Раздел | ИСТОРИЯ ВОСТОКА. Всеобщая история |
Страницы | 858 - 881 |
Аннотация |
Статья посвящена малоизученной теме роли и значения торгутской линии тулку Анджатан-лам в истории буддизма у ойратов (калмыков) и в истории взаимоотношений этого народа с властями Тибета и Цинской империи. Основным источником послужила надпись на стеле памятника 19-му Анджатан-ламе Лобсанг Даньби Ниме (1918–1985) на ойратском и китайском языках, содержащая сведения о его предшественниках, наиболее известных и авторитетных ламах этой линии (Лобсанг Гелек и Лобсанг Тензин). Информация по этим ламам в русских архивных документах, китайских и калмыцких (торгутских) источниках весьма ограниченна и противоречива. Цель статьи – упорядочить и подтвердить сведения об отдельных перевоплощениях Анджатан-ламы. Авторы изучают: феномен Лоузана, сына калмыцкого тайши Хо-Урлюка, и Лобсанга Гелека – первого Анджа-ламы; роль седьмого воплощения Лобсанг Тензи- на в исходе калмыков на территорию прежней Джунгарии в 1771 г.; особенности и историю этой линии перевоплощений, ее значение в развитии религиозно-политических связей между Цин и ойратскими народами. |
|
|
Скачать PDF Скачать JATS | |
Статья: |
В случае возникновения разночтений в тексте или расхождений в форматировании между pdf-версией статьи и её html-версией приоритет отдаётся pdf-версии. In case of any discrepancies in a text or the differences in its layout between the pdf-version of an article and its html-version the priority is given to the pdf-version. Введение11 марта 1985 г. в уезде Хэцзин1 КНР скончался лама Лобсанг Даньби Нима (1918–1985). Немного времени спустя ему был поставлен памятник, из текста на стеле которого следовало, что это был не простой лама. Рис. 1. Памятник Анджатан-ламе Текст дан на двух языках – ойратском (письмом тодо узуг) и китайском2. Тексты на двух этих языках имеют незначительные расхождения, и мы при изучении данного текстового памятника будем использовать переводы как с ойратского, так и с китайского (см. Приложения). Текст интересен тем, что он еще не привлекался специалистами как особого рода источник по истории торгутской линии перевоплощений3 Анджатан-ламы (также известен как Анджа-лама, далее – ЛПА), хотя содержит ряд сведений, уточняющих некоторые аспекты истории буддизма у калмыков и обладающих немаловажным исследовательским потенциалом. Поскольку эта ЛПА имеет непосредственное отношение к истории калмыцкого народа, соответствующая информация может содержаться в русскоязычных источниках или исследованиях. Авторство текста установить не удалось, однако анализ содержания позволяет заключить, что он был составлен с привлечением источниковых данных. Так, указано точное количество тулку, их имена и деяния, а также знаменательные даты, связанные с ними. Следует отметить и влияние нарративной традиции, что отразилось в попытке включить в число ЛПА представителя торгутского ханского рода. Лама Анджатан был известной исторической личностью, однако информация о нем довольно ограниченна. Российскими специалистами еще не проводилось исследование ЛПА, за исключением публикаций Б. У. Китинова [1][2][3, c. 226–231]. Более подробно линия тулку Анджатан-ламы изучается монгольскими и китайскими историками, которые уточняют имена перевоплощенцев, обсуждают вопрос о судьбе Анджатан (Анджа)-хурэ (монастыря) и современное состояние ЛПА [4][5][6][7]. Западными специалистами эта линия тулку не рассматривалась. Анджатаном был лама, получивший это имя (титул – см. ниже) после многолетнего обучения в Тибете, а его последующие перевоплощения носили его уже как почетное духовное звание. В изучаемом нами тексте основной акцент делается на восхвалении двух представителей линии ламы Анджатана – 7‑го и 19‑го. Там же сообщается, что первым Анджатан-ламой был Лаузан (Лобсанг), пятый сын торгутского правителя Хо-Орлюка – он получил степень рабджамбы (анджатана) в 1616 г. после многолетнего обучения в Лхасе. Сведения о первом Анджатане, полученные из русскоязычных источников и материалов, противоречат этой информации на стеле. Целью настоящей статьи является исследование и введение в оборот данных из этого источника, являющегося уникальным письменным памятником конца ХХ в. и посвященного малоизученной духовной личности, чьи предыдущие перевоплощения оказали значительное влияние на историю калмыков в России и Китае. Задачи исследования: 1) проанализировать обоснованность включения Лоузана, сына торгутского тайши Хо-Урлюка, в список ЛПА; 2) изучить жизнедеятельность Анджатан-ламы, основателя ЛПА; 3) исследовать роль ламы Лаузан Джалчина (Лобсанг Тензина) в исходе значительной части калмыков в Джунгарию в 1771 г.; 4) упорядочить разрозненные данные источников и публикаций по очередности и количеству тулку Анджатан-лам. Лоузан, сын Хо-УрлюкаСогласно ойратскому тексту, первым лицом, ставшим известным как Анджатан, был Лоузан (Лобсунг), сын торгутского тайши Хо-Урлюка, который обучался в известном лхасском монастыре Дрепунг Гоманг. Габан Шараб в своем «Сказании об ойратах» (1737) сообщает, что в год, когда ойратов посетил известный лама Цаган Номын хан (в 1616 г.), ойратские правители решили посвятить по одному сыну в ламы, и «Орлюк сына, называемого Лоузанг», тоже отдал в духовный сан [8, с. 91]. Нет никаких известных источников, посвященных лхасскому периоду жизни Лоузана, тем более нет информации, что у него была степень рабджамбы. Несмотря на то что о нем есть отдельные упоминания в архивных документах, специального исследования о Лоузане еще не было. Судя по архивным документам, можно предположить, что до начала 1630-х гг.4 его не было у калмыков – вероятно, он действительно обучался в Тибете. Существует не много доказательств близкого знакомства Лоузана с тибетской религиозной культурой: нами в архивном документе обнаружено уникальное упоминание о нем как о тоиме5 [9, л. 100 об], что является безусловным доказательством его учебы в монастырях Тибета и духовных достижений; кроме того, недавно было найдено его письмо к царю Михаилу Федоровичу Романову, которое начинается буддийской мантрой «Ом сувасти сиддам» (РГАДА, ф. 127, оп. 1. 1641 г., д. 1, л. 112) (дано по: [10, с. 112]). Ламский период, впрочем, никак не отразился на его действиях и поступках: так, в ноябре 1649 г. он ходил на Астрахань во главе двухтысячного отряда из калмыков и ногайцев [11, с. 354]. В какой-то момент он разошелся со своим братом Дайчином, будущим калмыцким правителем, который говорил: «брат мой кочует о себе и меня ни в чем не слушает» [11, с. 355]. Дайчин и Лоузан в 1650-х гг. вступили во взаимные распри, которые закончились со смертью последнего в бою с джунгарами в 1660 г. [13, c. 455], вероятно, у р. Иртыш. Из текста следует, что Лоузан был первым ламой в ЛПА, однако такое крайне маловероятно. Неверно и то, что известный буддийский деятель Чжамьян Шадба был учителем сына торгутского тайши. В 1660 г., когда скончался Лоузан, будущему наставнику было всего 12 лет. К сожалению, у нас нет источников и вообще какой-либо информации о судьбе тех молодых знатных калмыков, которые были направлены на обучение в монастыри Гелук в 1616 г., за исключением будущего Заяпандиты. Но и в «Биографии» Зая-пандиты [14] нет никакого упоминания о его соучениках-калмыках. Согласно торгутскому источнику начала XIX в. «Происхождение дхарма-линий в стране торгоутов, благотворных, всеблаженных и всеочищающих», перевод которого содержится в работе Б. У. Китинова [15, с. 152–156], первым, кто получил степень рабджамбы (анджатана), был монах из волжских калмыков, бывший в 1700–1707 гг. учеником Чжамьян Шадбы. Он обучался в Тибете примерно с конца 1680-х гг., когда Лоузана уже не было в живых. Таким образом, Лоузан не может рассматриваться как одно из перевоплощений Анджатан-ламы, а упоминание его имени в ойратском тексте следует воспринимать не более как попытку «облагородить» ЛПА включением в число этих лам представителя ханского рода, обучавшегося в Тибете. Лобсанг ГелекПо данным монгольского историка Б. Батбаяра и китайского (синьцзянского) исследователя К. Лидже, первым духовным лицом, начавшим ЛПА, был монах по имени Лобсанг Дарджа, также известный как Луузанг Замзэ, или Лобсан Замзэ. О его происхождении известно мало: он был сиротой-торгутом и обучался у Зая-пандиты. Далай-лама Пятый отправил его к калмыкам на Волгу в целях распространения учения [6, c. 704; 4, c. 77–78]. По прибытии к калмыцкому правителю Аюке он построил храм, позднее известный как Анджан-хурэ; затем он вернулся в Тибет вместе с мальчиком Лобсан Санджи [16, c. 167]. Последний получил образование в монастыре Дрепунг Гоманг, где провел 27 лет [6, с. 704][4, с. 75, сн. 2], изучал тантрические практики (в частности – учение Калачакры) под руководством Чжамьян Шадбы с 1700 по 1707 г. Согласно упоминавшемуся торгутскому источнику, он достиг «полного понимания таких тантрических практик, как священные танцы, художественные пропорции и музыка» [15, с. 152]. Лобсан Санджи был удостоен высшей степени геше «рабджамба». Как пишут Б. Батбаяр и К. Лидже, он получил в Тибете новое имя Лобсанг Гелек [4, с. 75, сн. 2; 6, с. 704]. Нужно заметить, что в это время еще один лама по имени Лобсанг обучался в Дрепунге у Чжамьян Шадбы – джунгарский Лобсанг Пунцок, получивший степень «лхарамба»; он известен также как Кемпотан-лама, Гоман Лаза Лобсан Пунцог и джунгарский Нойон Хамбо Лувсанпунцог [15, с. 131–134][17, с. 88][18]. Он был сыном хунтайджи Цэван-Рабдана, правителя Джунгарии, и родным младшим братом будущего правителя Галдан-Цэрэна. К. Лидже ссылается на мнение Г. О. Авляева, что имя Анджатан на монгольском языке возникло от титула Аран-джамба (Рабджамба) [16, с. 168]. В статье синьцзянского историка Цайу Цзяфу указана иная версия: имя Анджатан является производным от начальных слогов трех имен: А/Ан – от имени хана Аюки, который направил Лобсана Санджи на учебу, Джа – от имени Чжамьян Шадбы, духовного наставника Лобсана Санджи, и Тан – под этим именем он был известен как ученик своего наставника [7]. Нужно принять во внимание, что в титуле Анджатан на китайском языке 昂嘉恩 / 昂嘉腾 (Angjiaen / Angjiateng) для последнего слога используются иероглиф 恩, что означает «милостивое (высочайшее) пожалование» или в сочетании 恩师 «мой уважаемый наставник», а также иероглиф 腾 очевидно в значении «передавать учение, титул». В современных китайских исследованиях встречается версия, согласно которой наименование Анджа (Anjia) образовано от китайского 安建 (Anjian, сокр. от 建庙安众 Jianmiao anzhong). Дело в том, что император Цяньлун (прав. 1736–1795) отправлял именитых лам в Синьцзян для 建庙安众 (Jianmiao anzhong) – «строительства монастырей и умиротворения народа», и Anjian miao (Анджа-хурэ) был обустроен после возвращения торгутов в 1772 г. Основатель этого монастыря, первый лама Анджатэн, соответственно упоминается как 世安建喇嘛 (yishi Anjian lama) [19]. Лама Лобсанг Гелек перед возвращением на родину встретился с Далай-ламой Шестым6, который подарил ему несколько тханок7. Он вернулся в 1712 г. и возглавил монастырь, построенный Лобсаном Дарджа. Именно Анджатана подразумевал маньчжурский посол Тулишэнь в числе трех лам Аюки-хана, с которыми он встречался 1 июля 1714 г.: Гева, Арамджамба и Самтань [20, с. 467, 471] (см. также: [21, с. 39]). Торгутский Бокшурга-нойон подарил Анджатану 30 человек, которые составили костяк анджатан-шабинеров монастыря Анджан-хурэ [22, с. 145–146][16, с. 168]. А. М. Позднеев писал, что «при первом калмыцком хане Аюке верховным жрецом был Анджатал-лама»8, – вероятно, Анджатан был главным ламой до 1718 г., то есть до возвращения из Тибета в будущем известного калмыцкого Шакур-ламы9. Дальнейшая информация о нем отсутствует. Таким образом, первым ламой, ставшим Анджатан-ламой, был Лобсанг Гелек (Лобсан Санджи), однако, как это часто случается в тибетской традиции, и у него был предшественник, начавший линию перевоплощений – Лобсанг Дарджа (Дордже). Лобсанг ТензинДалее в ойратском тексте отмечено «седьмое воплощение Анджатан Лобсан Данзан [Лобсанг Тензин], [который] был одним из тех, кто принял решение, чтобы торгутские аймаки вернулись на родину на 36 году [правления] Цяньлуна (в 1771 г.)». Об этом пишут и синьцзянские исследователи [7][25, p. 23]. Вопрос об участии в исходе калмыков в Джунгарию буддийского духовенства вообще и главного калмыцкого ламы в частности был поднят в том же 1771 г., однако он все еще остается малоизученным. В. И. Колесник отмечал: «Нет сомнения, что буддийское духовенство Калмыцкого ханства целиком и полностью разделяло позицию Далай-ламы», чтобы калмыки ушли из России [26, с. 192]. Подобное высказывалось Г. Ш. Дорджиевой [27, c. 55], Е. И. Беспрозванных [28, c. 191], В. В. Трепавловым [29, c. 158]. Р. Рахул писал, что калмыки «сохранили политико-религиозные связи с Тибетом», которые были «жизненно важны для обоснования [выделено нами. – Б. К., А. Л.] возвращения торгутов на свои прежние земли в Центральной Азии», что и произошло после просьбы главного калмыцкого ламы к Далай-ламе указать благоприятную дату исхода [30, р. 216] (см. также: [31, с. 14][28, с. 35]). В ту пору главным ламой у калмыков был Лобсанг Тензин (также известен как Лоузанг Джалчин, Лоузан Лачин, Лаузин Ланчин, Лубсан Данзан). О роли этого ламы в исходе также писали В. П. Санчиров [32, с. 424– 425], Г. Ш. Дорджиева [33, с. 55], В. И. Колесник [26, с. 189], А. В. Цюрюмов [34, с. 337], А. Г. Митиров [35, с. 265] и др. Русский путешественник и географ Н. Рычков, лично беседовавший с подданным Убаши, доставившим к казахам письмо своего хана (калмыки уже продвигались к Джунгарии), упоминает ламу, «именуемаго Лаузин Ланчин, который будучи почитаем от народа за человека безсмертнаго возбуждал всех именем своих богов ити в Зюнгорию…», а прежде того он «притворился мертвым живучи на Волге, но по прошествии трех лет явился опять жив, поведав при том народу, что он оживотворен был в Тибете, в столице их главнейшаго Далай Ламы, откуда привез письменное свидетельство от сего безсмертнаго первосвященника» [36, с. 54]. Если приведенную здесь информацию считать имеющей определенные исторические обоснования, то можно предположить, что Лаузин Ланчин (Лобсанг Тензин) мог «скончаться» около середины 1760-х гг., затем он «воскрес в Тибете» и вернулся на родину с «письменным свидетельством»10. То, что он призывал к уходу в Джунгарию как духовный лидер, к тому же «оживотворенный в Тибете», подтверждается информацией от Н. Рычкова и сведениями из изучаемого нами текста. Китайские исследователи также упоминают известного торгутского ламу Дуньлубу Цзяцо (Донров Гьяцо?), который по согласованию с Лобсанг Тензином до 1771 г. тайно отправился в Тибет к Далай-ламе, а затем к Цяньлуну для донесения о замысле и организации похода. После того как калмыки прибыли в Или, этот лама был награжден почетным титулом «Гоманг» (кит. 宫明 gongming) и вернулся в Синьцзян, где основал свою линию перевоплощенцев-хубилганов Гоманг-лам11. Он способствовал организации и развитию буддийских монастырей в Синьцзяне, в том числе Анджатан-хурэ, привезенного с Волги. Лобсанг Тензин остался в Юнхэгуне в качестве «канбу» (камбо-ламы, т. е. одного из наставников), откуда дважды в год отправлялся в Синьцзян на проповеди [19]. Среди ойратов начало института хубилганов связано с деятельностью двух духовных лидеров – Нейджи-тойна (1557–1653) и Зая-пандиты (1599–1662)12. Они имели титул «хутухта» за свое подвижничество, но не за религиозную деятельность в предшествующих рождениях, т. е. не были в предыдущих жизнях ламами, а начали линии собственных воплощений. У ойратов этот институт не получил такого широкого развития и распространения, как у восточных монголов13. Ламы у ойратов были, как правило, высокого происхождения [39, р. 58], а практика нахождения воплощений – довольно ограниченной. У калмыков первым ламой до Лобсанг Тензина, объявившим себя перевоплощенцем, был лама Делек, в 1758 г. прибывший к ним с беженцами из Джунгарии и фактически ставший вторым духовным лидером благодаря объявлению себя «перевоплощенцем» [3, с. 243–244]. Чем можно объяснить интерес калмыков к институту тулку, с которым они не сталкивались практически столетие? У народа в процессе пребывания у Каспия, вдали от религиозных центров, культурные спецификации и ценностные ориентации актуализировали значение религиозной системы, при этом она (ее институты и положения) обусловливала способ (порядок) легитимизации власти. Со временем, ввиду ограничения связей с Тибетом, в духовной сфере стали возрождаться отдельные институты, например феномен перевоплощений. Восторженное отношение к ламе Делеку, зафиксированное в документах, позволяет предположить, что к тому времени в обществе существовал запрос на подобные явления и «чудеса» [15, c. 140–142], иначе говоря, имеется мало оснований говорить о наличии тогда линии тулку Анджатан-ламы, который прибыл к калмыкам почти полувеком ранее. Поэтому соответствующие заявления Лобсанг Тензина сыграли, безусловно, очень важную роль в религиозной составной исхода калмыков в январе 1771 г. Когда Убаши с большими потерями добрался до границ Цин, его встретила группа цинских офицеров и поинтересовалась о целях прибытия. «Убаши с тайцзиями и ламами советовался около семи дней, и наконец решился объявить, что он поддается Великому императору» [40, с. 193]. Как показал астраханский татарин Мустафа Абдулов, Лобсанг Тензин заявлял по возвращении в Джунгарию, что «якобы по ево старанию и склонению калмыцкой народ побег ис протекции российской в китайскую сторону зделал, да и по ево предводительству тамошних мест достиг, желая в воздаяние за то получить себе главное в сем народе начальство» [22, с. 425]. Эта информация также подтверждает сведения, приведенные Н. Рычковым. Убаши и его ближайшему окружению было предложено направиться для встречи с императором в Жэхэ (Джехол), недалеко от Пекина, где специально для встречи посольств от кочевников-буддистов в летней императорской резиденции был возведен дворец Путоцзунчэн (普陀宗乘 之庙) – подобие Поталы [41, р. 46]. Осенью того же 1771 г. Убаши с ближайшим окружением направились в Жэхэ, вместе с ним туда же отбыл и Лобсанг Тензин. Как указывалось, по распоряжению императора он стал ламой в известном столичном монастыре Юнхэгун. В списке седьмым хубилганом Анджатана указан Лубсан Данзан, и это имя практически полностью совпадает с именем Лаузанг Джалчин – очевидно, что речь идет об одном человеке. Анджатан-лама: линия перевоплощенийБольшую часть работ в изучении ЛПА провели китайские и монгольские ученые. Одной из первых публикаций стала статья Тёмёрбата и Ашая, вышедшая в 1999 г. [5]. Статья Б. Батбаяра посвящена также ученикам Анджатан-ламы и ламам Анджан-хурэ [4], при этом он ссылается на данные из статей Тёмёрбата и Ашая, откуда нами взяты имена лам. Комплексной работой, где исследуется ЛПА, стала монография К. Лидже, посвященная изучению истории буддизма у ойратов, изданная в 2002 г. [16]. Позже вышли еще одна работа Тёмёрбата14, и совсем недавно – небольшая статья К. Лидже [6]. Благодаря исследованиям К. Лидже, Б. Батбаяра, Тёмёрбата и Ашая, а также Цайу Цзяфу, удалось установить имена всех представителей этой ЛПА. Несмотря на некоторую разницу в написании имен перевоплощенцев (тулку) Анджатан-ламы, в целом они совпадают. Имена на китайском приведены в работе Цайу Цзяфу по сведениям 19-го Анджатана, сохранившихся в «Синьцзянских материалах по религиозным исследованиям» [7]. Ниже приводится сводная таблица имен. Между первым анджатаном (Гелеком, в списке идет вторым), вернувшимся к калмыкам в 1712 г., и Лобсанг Тензином (седьмым) было еще четыре хубилгана, однако, как отмечено выше, это противоречит русским архивным документам, где первым (и последним) хубилганом среди калмыков назван лама Делек. В российских архивах пока не обнаружено никаких документов, подтверждающих наличие указанных четырех хубилганов Анджатан-ламы у калмыков. В упоминавшемся выше торгутском (синьцзянском) источнике начала XIX в. нет и намека о его предыдущих и последовавших «перевоплощениях» [15, c. 152–156]. Однако китайские ученые подтверждают наличие некоторых сведений об ЛПА в рукописных материалах на тибетском языке в Анджатан-хурэ (пров. Хэцзин КНР), которые пока остаются труднодоступными [42, p. 15]. Нельзя исключать того, что эта ЛПА могла появиться среди ушедших калмыков лишь в течение XIX в. (т. е. после 1771 г.). Цинские правители были заинтересованы в распространении и укреплении поднадзорной системы тулку у монгольских народов, так как такие ламы, надлежащим образом отобранные и подготовленные двором, как правило, служили надежным инструментом умиротворения кочевников. Важно и то, что еще в 1751 г. вышел императорский Указ, определивший существенные изменения в системе управления Тибетом и выбора высших тулку, иначе говоря, система хубилганства с тех пор стала все более контролироваться императором. В китайских материалах есть сведения об иной хронологии Анджа-лам. Синьцзянский исследователь Ту На, помимо девятнадцати тулку, приводит список из шести лам, в котором Лобсанг Гелек – первый, а Лобсанг Тензин – третий [25, p. 28]. Этот список ЛПА представляется более корректным: Согласно Б. Батбаяру, увеличение списка Анджа-лам связано с тем, что: 1) помимо настоящих тулку, в него вошли главы монастыря Анджатан-хурэ; 2) в 1760–1771 гг. было трое лам с одним именем Лобсанг (Лубсан, Луузанг), при этом не ясно, какую роль в исходе калмыков сыграл сам седьмой Анджатан Лобсанг Тензин; 3) ЛПА не была учтена в соответствующих цинских органах [4, c. 81–82]. К. Лидже и Цайу Цзяфу, напротив, считают, что в 1771 г. к исходу в Джунгарию призывал именно Седьмой Анджатан, известный как Лубсан Данзан [6, c. 705][18, p. 113]. В ойратском и китайском текстах самое большое внимание уделено девятнадцатому ламе Лубсанг Даньби Нима (1918–1985), родившемуся пятым сыном Ширадаран-нойона, возглавлявшего часть так называемых старых торгутов, т. е. тех торгутов, что вернулись в Джунгарию в 1771 г. Лубсанг Даньби Нима был признан перевоплощенцем Анджатан-ламы в 1923 г., и с 1950-х гг. «прямо следуя партийной линии и направлению государственной политики, десять лет занимался очень полезными для народа работами»: например, создал школу при Анджатан-хурэ, содействовал организации новых рабочих мест, в годы американо-корейской войны пожертвовал корейцам 7000 юаней. В китайском тексте отмечено, что «сделанное им для партии и народа будет восхваляться последующими поколениями». О двадцатом перевоплощении Анджатана известно, что сейчас он обучается в монастыре Лавран в пров. Ганьсу [7]. Синьцзянские ученые считают, что роль Анджатан-лам, а также еще одной торгутской линии тулку Гоманг в распространении и укреплении тибетского буддизма среди торгутов (калмыков) на Волге и в Китае велика [7, 25]. ЗаключениеНедостаток сведений о первых Анджатан-ламах привел к проблеме соответствия имен и хронологии ЛПА, однако благодаря исследованиям китайских и монгольских ученых картина проясняется. Наиболее убедительной версией представляется следующая: первым признанным Анджатан-ламой был Лобсанг Гелек (мирское имя – Лобсан Санджи), который проучился 27 лет в монастыре Дрепунг Гоманг, в том числе под наставничеством известного ламы Чжамьян Шадбы. Однако, вероятно, линия тулку Анджатан-ламы начинается с его наставника Лобсанг Дорджэ, который заложил монастырь Анджа-хурэ еще на Волге. Лоузан, пятый сын Хо-Урлюка, упомянутый в тексте на стеле, ошибочно соотнесен с Лобсанг Гелеком – они жили в разное время, их объединяет только принадлежность к калмыкам-торгутам и одной и той же alma mater, где оба они обучались. Третий (Седьмой) Анджатан-лама Лобсанг Тензин призвал калмыков к исходу на Восток под покровительство Цин и сыграл важную роль в деле развития буддизма в Синьцзяне. Отсутствие релевантных источников и данных пока не позволяет объяснить слова о его «оживотворении» «в Тибете» и о «письменном свидетельстве» оттуда. Неизвестно, как и когда он мог «отправиться» в Тибет и вернуться, т. е. правда ли, что он отсутствовал какое-то время («умер») и затем объявился («воскрес»). Эти сведения по-своему особенны: доверие к словам и действиям Лобсанг Тензина, вера в его «воскрешение» показывают достаточно высокий уровень религиозности калмыков, а их слепая вера в «истинность» призывов дала ему возможность стать одним из главных вдохновителей исхода значительной части калмыков. Русские власти не верили в предупреждения о готовящемся уходе, хотя информацию поставляли авторитетные люди. Помимо вопроса о «воскрешении» Лобсанг Тензина и его соответствующей активности (например, возможной отправки будущего Гоманг-ламы в Тибет и Китай), остаются открытыми для дальнейших исследований: проблема обнаружения сведений об Анджатан-ламах в российских архивных документах и калмыцких (торгутских) источниках; вопрос полного и сокращенного списков Анджатанов; роль других (линий) перевоплощений в истории калмыков Поволжья и Синьцзяна; уточнение деятельности Лобсанг Гелека и Лобсанг Тензина. Важным представляется и изучение взаимодействия Шакур-ламы и Анджатан-ламы в религиозной и политической сферах; интересно, что если первый подозревался в «доставке» к калмыкам «подзывного письма» Далай-ламы, то второй, вернее – его третье (седьмое) перевоплощение, «реализовал» суть такого «письма». ПриложенияОйратский текст и перевод |