Orientalistica
Статьи
Problems in studying of Akkadian expression ubānum ištēt ‘one finger’
DOI | https://doi.org/10.31696/2618-7043-2021-4-3-596-619 |
Authors | |
Magazine | |
Sections | HISTORY OF THE EAST. General history |
Pages | 596 - 619 |
Annotation |
The Akkadian expression ubānum ištēt ‘one finger’ is found in the Old Babylonian letters of the 18th century BCE, where it is used as an allegoric description of a close alliance between rulers. In the Assyriological literature, there are two possible explanations of the origin of this expression. According to the first one, the allegory of ‘one finger’ was based on a symbolic gesture performed by the kings while concluding a treaty. This gesture consisted of joining or locking thumbs or index fingers. The second explanation suggested that the expression ‘one finger’ referred to a phenomenon of syndactyly, i.e. an inborn defect of fusing of two or more fingers. The imagination of ancient Mesopotamians could turn such fused fingers into the symbol of alliance. W. L. Moran, whom these explanations belong to, considered the first one to be the clearest. Other scholars also accepted this explanation. Thus, in 2019 D. Charpin compared the Akkadian expression with a scene of concluding alliance between two Asian rulers of the 1st century AD, as described in the “Annals” of Tacitus. According to the Roman historian, the ceremony included binding the right thumbs of the two rulers. However, no direct proofs from written or iconographic sources from the 2nd millennium BCE were found, which support any of these explanations. The present article suggests considering as an iconographic proof of the first explanation the Ugarit stele, RS 7.116. This stele dates back to the 14th century BCE and likely preserves an iconographic source for concluding an alliance. The two rulers are standing in front of each other with a high table placed between them. On this table are sitting two tablets representing a treaty between the two parties. The rulers lean the elbows of one of their hands against the tablets and join (or are about to join) the fingers of those hands at the height of their heads. If this is so, and the Old Babylonian and Ugarit sources refer to the same gesture, the stele from Ugarit provides a sufficient ground for speculations about continuity of symbolic and legal practices in Syria and Mesopotamia in the 2nd millennium BCE. |
|
|
Download PDF Download JATS | |
Article: |
В случае возникновения разночтений в тексте или расхождений в форматировании между pdf-версией статьи и её html-версией приоритет отдаётся pdf-версии. In case of any discrepancies in a text or the differences in its layout between the pdf-version of an article and its html-version the priority is given to the pdf-version. Источники и исторический контекст исследованияВ аккадских текстах старовавилонского периода при описании тесного союза между правителями иногда используется идиоматическое выражение ubānum ištēt ‘один палец’1: (1)(...) iš-tu a-na-ku, [ù zi-im-ri-l]i-i[m] a-na ú-báΟ-ni-im iš-te-et ni-tu-ru, [ṣa-ab] ⸢a*-tam⸣*-ri-im ša-hi-iṭ (ARM II 21: 11–13) «С тех пор, как я (царь Вавилона Хаммурапи. – Б. А.) и Зимри-Лим (вновь) стали одним пальцем, войско Атамрума совершает набеги»2. (2)šum-ma an-ni-tam a-tam-rum i-ip-pé-eš, ni-iš dingir-lim a-na-ku ù šu-ú ša li-ib-bi-im ga-am-ri-im, i ni-iz-ku-ur a-na ú-ba-nim iš-te₉-et, ni-ta-ar (...) (ARM XXVI/2 392: 27–30) «Если Атамрум сделает это, то пусть мы, я и он, поклянемся без задней мысли клятвой бога и станем одним пальцем». (3)a-na mi-nim ú-ba-na-am iš₇-te₉-et a-na ši-ni-šu ta-⸢ba⸣-ta-aq (ARM XXVI/2 438: 22’) «Почему ты разделяешь надвое единый палец?» (4)(...) iš-tu pa-na a-na wa-ar-ka a-lum ma-riki ù ká-dingir-raki, é-tum ište-en ù ú-ba-nu-um iš-te-et ša a-na na-áš-tu-qí-im, la i-r[e-e]d-du-ú (...) (ARM XXVI/2 449: 14–16) «Город Мари и Вавилон испокон века один дом и один палец, который не может быть разделен». (5)dumu si-ma!-le-em ù dumu nu-ma-ha-a, a-na ú-ba-nim iš-te-et, ša a-na ša-ta-qí-im la i-re-ed-du-ú, be-el-ni li-te-er (FM II 117: 12–15) «Пусть наш господин сделает бинсимъалитов и нумхейцев одним пальцем, который не разделить!» (6)é ma-riki ù é aš-na-ak-ki-imki, ú-ba-nu-um iš-te₉-⸢en⸣ (...) (FM VI 6: 10–11) «Дом Мари и дом Ашнаккума – один палец». (7)ha-na-meš ù ma-at i-d[a-ma-ra-aṣki], iš-tu pa-[na] ù wa-ar-ka, ú-ba-nuum iš-te-et ú li-ib-bu-u[m i]š-[te-e]n, i-na-an-na am-mi-nim at-ta, ú-ba-na-am ište-et, a-na še-na ta-pa-ar-ra-ás (A.2326: 8–13)3 «Ханеи и страна Идамарац испокон века один палец и одно сердце. Почему ты сейчас разрезаешь единый палец надвое?» (8)ù um-ma šu-ma dumu ia-ku-un-ha-m[u] ù a-na-[ku], ù ia-ku-un-ha-mu ù a-ia-lum, ú-ba-nu-um [iš]-ti-a-at (...) iš-[tu šar-ru-ut d utu-ši]-diškur, mi-i[m-maú-ba-nu-um ú-ul iš-t]i-a-at (A.4026: 10–12, 28–29)4 «И он (сказал) так: “Я сын Якун-Хамму, а Якун-Хамму и Айялум – (9)iš-tu pa-na-a-ma é ká-dingir-raki, [ù é] an-nu-ú-um ú-ba-nu-[u]miš-te-e-e[t], [hi-ṭì-t]um bi-ri-it é ká-dingir-raki, [ù é] an-ni-i-im ú-ul i-ba-aš-ši(M.7412: 8–11)5 «Дом Вавилона и этот дом с давних пор один палец, между домом Вавилона и этим домом нет никакой размолвки». (10) a-na ša ma-te du-ri-im nu-um-hu-um⸢ki⸣, ù ma-at a-pí-im ú-ba-nu-umiš-te-et (PIHANS 117 37: 6–7) «Нумхум и страна Апум навеки один палец». Все процитированные отрывки за исключением последнего происходят из документов, найденных в одном архиве – архиве царя города Мари (совр. Телль-Харири) Зимри-Лима (1775–1762 гг. до н. э.). Эпистолярные архивы Мари содержат, прежде всего, входящую корреспонденцию: письма, которые получал царь Мари от своих провинциальных чиновников, дипломатов, военачальников, вассальных правителей и равных себе царей из разных уголков Ближнего Востока. Такое происхождение эпистолярных источников из Мари означает, что они отражают лексику, которую использовали как в самом городе, так и в других частях царства Мари, а также в сопредельных странах. Это позволяет говорить, что исследуемое в данной статье выражение ubānum ištēt является не какой-то локальной особенностью диалекта Мари, а, вероятно, относится к пласту общеаккадской лексики старовавилонского периода. В этом дополнительно убеждает пример (1): в нем оборот ubānum ištēt вложен в уста вавилонского царя Хаммурапи. А пример (10) свидетельствует, что выражение употреблялось в Верхней Месопотамии и через десять-пятнадцать лет после завершения архивов Мари. Кратко остановимся на историческом контексте писем, в которых употреблено выражение ubānum ištēt. Письмо (1) датируется концом 10-го года правления Зимри-Лима (= 1765 г. до н. э.) [2, p. 545]. К этому моменту между Вавилоном и Мари был заключен союз, направленный против Элама, вторгшегося на территорию Месопотамии. Возникшие в результате этого договора дружественные отношения сторон и описываются выражением ubānum ištēt. Вместе с тем, как следует из дальнейшего текста письма, определенное недоверие между Хаммурапи и Зимри-Лимом еще оставалось: так, вавилонский царь опасался, что войска, собранные Зимри-Лимом и его союзниками против ставленника эламитов в Эшнунне Атамрума, могут угрожать его интересам [10, p. 221, note 473]. Документ (2) относится к 12-му году Зимри-Лима (= 1763 г. до н. э.). В нем описываются переговоры посланника царя Мари Хабду-Малика с правителем верхнемесопотамской страны Курда Хаммурапи. Цель этих переговоров заключалась в том, чтобы убедить Хаммурапи заключить мир со своим соседом, царем Андарига Атамрумом. Хаммурапи излагает свои условия такого договора и говорит, что после их принятия Атамрумом они оба станут «одним пальцем». Текст (3) также связан с фигурой Атамрума. Он датируется несколькими месяцами позднее, чем (2) [10, p. 248–249]. Письмо представляет собой отчет мариотского представителя Ясим-Эля в столице Атамрума, куда тот возвратился из Вавилона, сопровождаемый вавилонскими войсками. События происходят в момент охлаждения отношений между Мари и Вавилоном. Атамрум, в прошлом лояльно относившийся к Мари, теперь вынужден предпринимать недружественные шаги. Так, возвращаясь из Вавилона в Андариг, Атамрум не заехал к Зимри-Лиму в Мари, что было расценено как оскорбление. А в самом Андариге Атамрум не допускал Ясим-Эля на совместные трапезы и приемы, куда приглашались представители других государств. Это и вызвало у последнего восклицание: «Почему ты разделяешь надвое единый палец?». Иными словами, Ясим-Эля недоумевал и возмущался тем, что Атамрум ведет себя не по-союзнически. Текст (4) сохранил, пожалуй, самый яркий пример употребления оборота ubānum ištēt. Письмо представляет собой отчет мариотских дипломатов Ишхи-Дагана и Янциб-Адду о переговорах с царем Вавилона Хаммурапи в 5‑й год правления Зимри-Лима (= 1770 г. до н. э.). В центре переговоров была проблема города Хит, важного религиозного и экономического центра на Среднем Евфрате, обладание которым оспаривали обе стороны. В ходе переговоров вавилонский царь активно апеллировал к историческому прошлому и ссылался на давний прочный союз с Мари: именно в этом контексте в речи Хаммурапи появляется выражение ubānum ištēt6. Однако сторонам не удалось достичь соглашения, и мир был заключен лишь спустя пять лет, в тот момент, к которому относится письмо (1) [10, p. 202]. К началу правления Зимри-Лима, а именно к концу его 1‑го – 2‑му году (= 1774–1773 гг. до н. э.), относятся события, описанные в документе (5). В этот период царь Мари стремился усилить свое влияние на востоке Верхней Месопотамии, в частности – в области Нумха / Нумхум, к юго-востоку от гор Джебель-Синджар. Одной из его целей было добиться союза между нумхейцами и зависимыми от него кочевыми бинсимъалитами. Такой союз позволил бы бинсимъалитам свободно проводить свои стада через территорию Нумхи [11, p. 213–215][10, p. 189–190]7. Письмо (6) также датируется началом правления Зимри-Лима (1‑й год правления = 1774 г. до н. э.). После покорения города Кахат в центре треугольника Хабура другие царства этого региона спешили признать над собой власть Зимри-Лима. Одним из них было царство Ашнаккум во главе с Якби-Адду. Якби-Адду обратился к Зимри-Лиму с дружественным письмом, в котором утверждал, что тесный союз между Мари и Ашнаккумом восходит ко времени предков Зимри-Лима. Текст (7) также связан с Ашнаккумом, однако датируется более поздним временем, 10‑м годом правления Зимри-Лима (= 1765 г. до н. э.), когда Верхняя Месопотамия переживала эламское вторжение. Правитель Ашнаккума того времени, Ишме-Адду, являлся вассалом сразу двух царей – эламского суккальмаха и правителя Андарига Атамрума, союзного эламитам. В своем письме к правителю царства Ашлакка Ибаль-Адду8 Точная датировка текста (8) затруднительна, упоминание царствования Шамши-Адада указывает на то, что письмо было написано позднее, в правление царя Зимри-Лима. В тексте говорится о тесном союзе двух правителей или вождей. Один из них, Айялум, известен как царь Абаттума [8, с. 50]10, второй, Якун-Хамму, вероятно, был предводителем кочевого населения [8, с. 50]. Возможно, оборот ubānum ištēt был употреблен в письме еще раз, однако соответствующее место на табличке сильно повреждено. Историческим контекстом письма (9) выступает ситуация, возникшая после смерти царя державы Верхней Месопотамии Шамши-Адада (1776 г. до н. э.). В этот момент старший сын и преемник Шамши-Адада Ишме-Даган стремился возобновить союзы своего отца, в том числе союз с Вавилоном. В Вавилон была отправлена миссия во главе с высокопоставленным сановником Хулалумом, и на фоне этих событий Ишме-Даган писал своему брату Ясмах-Адду о давности тесных союзных связей между их династией и династией Вавилона [10, p. 141]. Наконец, текст(10) происходит из архивов Шубат-Энлиля (совр. ТелльЛейлан), столицы верхнемесопотамской страны Апум середины – второй половины XVIII в. до н. э. Это письмо адресовано правителем Курды Аштамар-Ададом царю Апума Тилль-Абну (ок. 1747–1746 гг. до н. э.) [14, p. 10–11]. Царь Курды, страны, которая относилась к области Нумха /Нумхум, приглашает своего адресата, недавно вступившего на престол, к возобновлению союза, которого придерживался его предшественник. На основе приведенных данных можно выстроить предположительную хронологическую последовательность разобранных документов: (9), (6), (5), (4), (7), (1), (2), (3), (10)11. Варианты и особенности употребленияВ плане морфосинтаксиса и орфографии варьированию в обороте ubānum ištēt подлежит в первую очередь числительное «один». В подавляющем числе случаев оно представлено формой абсолютного состояния ж. р.: ištēt (10x) и ištiat (2x). Лишь однажды употреблена форма м. р. ištēn. Форма ištēt может писаться с помощью scriptio plena (1x), но преобладают краткие записи без дополнительного знака для гласного (9х). Можно также отметить, что в двух кратких записях ištēt и в записи формы м. р. ištēn для выражения фонетического значения /te/ используется знак te₉ (= TI). Синтаксически выражение ubānum ištēt чаще всего выступает именным сказуемым (6х). Трижды оно засвидетельствовано в функции косвенного дополнения при глаголе târum ‘превращаться, становиться’. Еще два раза оказывается прямым дополнением при глаголах batāqum ‘отделять’ и parāsum ‘отрезать’. В одном случае оборот располагается в поврежденном месте таблички, и его реконструкция, а значит, и синтаксическая структура остаются под вопросом. В семантическом плане выражение передает идею тесного, неразрывного союза. Аллегория касается только двух участников. Она может применяться по отношению к двум правителям (1, 2, 8), двум династиям («домам») (6, 9), двум городам, странам или народам (4, 5, 7, 10). Два таких участника могут уже пребывать в состоянии тесного союза, тогда оборот чаще выступает в роли именного сказуемого, а для того, чтобы подчеркнуть давность и нерушимость такого союза, в предложение могут быть введены наречные выражения типа «испокон века», «навеки». Вступление в союзные отношения описывается с помощью фразы «обратиться в один палец, стать одним пальцем», ana ubānim ištēt târum. Когда нужно было сказать, что кто-то нарушает единство союзников или один из союзников ведет себя недружественно по отношению к другому, то использовались фразы, в которых словосочетание ubānum ištēt выступало прямым объектом таких глаголов, как «разделять», «разрезать», «расщеплять». В качестве близких, синонимичных выражений, употребляемых вместе с оборотом ubānum ištēt, в текстах встречаются словосочетания «один дом» и «одно сердце». История изученияУместно задаться вопросом о происхождении оборота ubānum ištēt. Как получилось, что он стал передавать идею тесного политического союза? Этому вопросу в специальной литературе посвящена по сути лишь одна заметка У. Морана [15]. В ней автор высказывает два предположения. Согласно первому, аллегория отсылала к символическому жесту, который совершали правители, заключая договор12. Жест состоял в соединении или сцеплении больших или указательных пальцев. При этом обе стороны могли произносить торжественные клятвы, как сообщает текст (2) [15, p. 74]. Вторая гипотеза состоит в том, что выражение отсылало к явлению синдактилии, врожденному сращиванию пальцев руки. Такого рода сращения могли выступать ярким образом двух сторон, объединенных в союз, который невозможно разделить [15, p. 75]. Моран считал первое объяснение более естественным и логичным. В этом его поддерживал Ж.-М. Дюран, также кратко прокомментировавший выражение ubānum ištēt. Дюран полагает, что оно отсылало к жесту, который до сих пор используется на Ближнем Востоке: «Еще и сейчас сближение двух указательных пальцев, правого и левого, символизирует в Сирии братство или дружбу, когда говорят о ком-то» [6, p. 39, note 4]. Интересную параллель из области древней истории привел Д. Шарпен [18, p. 75]. Он ссылается на пояснение, которое дает в своих «Анналах» Тацит по поводу заключения договора между царем Армении Митридатом и его племянником, иберийским царевичем Радамистом в 51 г. н. э.: «У восточных царей в обычае всякий раз, как они вступают в союз, выставлять перед собой правые руки и, приложив друг к другу большие пальцы, туго перетягивать их узлом; а когда пальцы нальются кровью, она выпускается из них посредством легких надрезов, и цари друг у друга ее высасывают» (Tac. Ann. XII.47) (пер. А. С. Бобовича). Шарпен считает описанный здесь обряд прямым продолжением древневосточной практики II тыс. до н. э. Эта параллель тем более интересна, что может быть увязана с другим символическим действием, которое, согласно старовавилонским источникам, совершали цари во время заключения договора, а именно с помазанием кровью (см. ниже) [18, p. 75]. Вместе с тем проблема «жестового» объяснения оборота ubānum ištēt заключается в отсутствии каких-либо подтверждений со стороны письменных или иконографических источников II тыс. до н. э. Пока не было приведено ни одного текста или изображения, которые бы прямо указывали на использование соответствующего жеста в ходе церемонии заключения союзного договора в старовавилонскую эпоху. Эти церемонии между тем достаточно неплохо освещены в текстах. С процедурной точки зрения в старовавилонской Месопотамии выделялось два типа соглашений: соглашения, заключавшиеся при личной встрече правителей, и соглашения, заключавшиеся на расстоянии13. В рамках первого типа участники собирались в заранее условленном месте, возможно, в присутствии свидетелей из числа представителей других государств. Далее шло обсуждение и провозглашение условий договора. После чего совершался ритуал заклания осла (hayaram qaṭālum), при котором животное уподоблялось будущему нарушителю договора [18, p. 53]. Также, как свидетельствуют староассирийские данные, мог совершаться и другой символический акт: участники церемонии выплескивали из сосуда жидкость, символизировавшую кровь нарушителя договора [18, p. 53]14. Момент произнесения клятвы до, во время или после заклания осла, а также последовательность, в которой ее приносили участники, установить сложнее [18, p. 58]. Д. Шарпен допускает, что после этих ритуально-символических актов цари обнимались [18, p. 58–59, il. 2-2]. Затем они испивали из одной чаши, обменивались подарками, после чего разъезжались15. Данная реконструкция основана, по сути, на одном тексте, ARM XXVI/2 404. Этот текст очень подробно описывает процедуру заключения договора. Вместе с тем он ставит и важную источниковедческую проблему: отражает ли документ обычную процедуру или же, наоборот, некий исключительный случай, необычность которого побудила автора составить столь подробный отчет [18, p. 60]. В первом случае нельзя исключать, что процедура могла включать какие-то другие ритуальные жесты, в том числе действия, которые могли стать основой для выражения ubānum ištēt. Соглашения, заключавшиеся на расстоянии, подразумевали достаточно длительную подготовительную стадию. Сначала шло обсуждение условий договора через послов. Послы царя везли к его контрагенту на согласование так называемую «малую табличку» (ṭuppum ṣehrum), в которой содержались базовые пункты будущего соглашения. В случае согласия контрагент должен был совершить жест «касания горла» в присутствии послов, доставивших «малую табличку»16. Далее следовал обмен «большими табличками» (ṭuppum rabûm) с окончательным, подробным вариантом договора, включая проклятия, призываемые на его нарушителя. Стороны также обменивались «богами» (очевидно, статуями или символами богов-покровителей) и «великим оружием» (вероятно, церемониальным оружием, наделенным сакральной силой и олицетворявшим неминуемую кару нарушителю договора): эти предметы были частью церемонии заключения договора. Каждая сторона клялась перед богами своего партнера в присутствии его послов. Послы следили за тем, чтобы текст клятвы был произнесен в точном соответствии с «большой табличкой» [18, p. 100–101]. Принесение клятвы происходило либо в храме, либо во дворце. Накануне послы омывали руки царю, к которому они прибыли с миссией от своего господина. Во время принесения клятвы царь совершал жест «поднятия руки» (nīš qātim) и «касания горла» (lipit napištim) [22, p. 301– 302][18, p. 68–70]. Последнее действие, видимо, символизировало то, что царь гарантирует выполнение договора собственной жизнью: горло, где проходили дыхательные пути, считалось у месопотамцев средоточием жизни [18, p. 72]. Еще одним жестом было помазание кровью партнера, для чего эту кровь специальным образом, вероятно, смешав с маслом во избежание свертывания, доставляли в расположение другой стороны. Шарпен допускает, что касание горла и помазание кровью были одним ритуальным действием: произносивший клятву царь касался своего горла рукой, предварительно обмакнув ее в кровь партнера [18, p. 76]. Символизм такого жеста должен был быть другим по сравнению с тем, что было сказано выше: речь шла не о клятве жизнью, а об установлении кровных связей с противоположной стороной [18, p. 76]. Также могло иметь место связывание края или бахромы одежды двух царей (sissiktam rakāsumили kaṣārum) [1, p. 258], однако нет уверенности в том, что данное выражение отсылает к реальному символическому жесту. Не исключено, что оно употреблялось только в переносном смысле [18, p. 95]. Можно отметить, что первый тип соглашений был основан на ритуальных действиях и произнесении торжественных формул. Второй тип соглашений подразумевал в старовавилонскую эпоху, помимо этих элементов, еще и важную роль письменных текстов. Подытоживая проведенный обзор старовавилонской процедуры заключения договоров, следует сказать, что на настоящий момент знания об этой процедуре еще не полны, она могла включать элементы, о которых доступные нам источники либо умалчивают, либо говорят слишком кратко. Поиски параллелей в эпоху поздней бронзыВосполнить имеющиеся в этих знаниях лакуны могут только новые источники. Вышедшие недавно издания эпистолярных текстов из Мари, к сожалению, не добавляют новой информации [23][24]. В этих условиях допустимо обратиться к более позднему материалу в рамках II тыс. до н. э. Безусловно, эпоха поздней бронзы (XV – начало XII в. до н. э.) по сравнению с предыдущим периодом среднебронзового века была ознаменована рядом важных новаций в сфере межгосударственных отношений, дипломатии и связанных с ними ритуально-символических практик17. Вместе с тем говорить о резком культурном разрыве между двумя эпохами неправомерно. В связи с оборотом ubānum ištēt ‘один палец’ заслуживает внимания стела RS 7.116 из сирийского города Угарит, датируемая XIV в. до н. э. Эта стела была найдена в ходе седьмого сезона раскопок на городище РасШамра в 1935 г. Местом обнаружения памятника стало здание в северной части квадрата С в верхнем городе, к юго-западу от храма Баала: стела залегала на глубине 2 м 70 см в углу дома. Она сделана из известняка и имеет небольшие размеры (ок. 13 х 22 см). На стеле изображены две фигуры, стоящие друг напротив друга. Между фигурами размещен высокий столик или подставка, опора которого разделяется книзу на две ножки, скрепленные перемычкой. На столике лежат два прямоугольных предмета, интерпретируемые как таблички. Над головами каждого из двух участников изображен цветок лотоса18. Участники сцены совершают одной рукой симметричный жест: локти оперты на прямоугольные предметы на столике, кисти подняты на уровень подбородка, указательные пальцы соединены или вот-вот соединятся. Вторую руку каждый участник держит на уровне пояса. В целом обе фигуры выглядят похоже, имеют почти одинаковый рост, позу и одеяние. Ничто не указывает на то, что одна из них представляет божество. Все комментаторы согласны, что перед нами люди, вероятно, правители. Главным отличием двух персонажей выступает головной убор: на фигуре справа головной убор в форме усеченного конуса, напоминающий современную феску. Сложнее понять, что на голове у фигуры слева: Кл. Шеффер полагал даже, что этот участник изображен с непокрытой головой [26, p. 116], в связи с чем приписывал ему более низкий статус. М. Йон считает, что либо головной убор присутствует, и это своего рода колпак (bonnet), либо голова фигуры покрыта тканью [27, p. 304]. Как бы то ни было, оба исследователя сходились в том, что скорее всего на стеле изображена светская, а не религиозная сцена. Симметричность композиции, торжественный жест, который совершают оба участника, наводили на мысль, что древний скульптор запечатлел момент принесения клятвы о союзе или договоре. По мнению М.Йон, участник, изображенный слева, – это угаритский царь-жрец, а фигура справа изображает некоего чужеземного правителя. Условия заключаемого ими договора должны были быть записаны на табличках, лежащих на столике. Очевидно, предполагалось, что после обряда принесения клятвы стороны обменяются ими [26, p. 116]. Такую интерпретацию памятника разделяют и авторы недавних работ: для них угаритская стела тоже является изображением сцены договора [28, p. 401][29, p. 131]. Эти исследователи добавляют важную деталь: предметы, лежащие на столике, вероятно, представляют собой не глиняные таблички, а деревянные складни с восковым покрытием, также служившие на древнем Ближнем Востоке для записи текстов. Безусловно, особого внимания заслуживает жест, который совершают участники сцены. На фотографии в первоначальной публикации Кл. Шеффера отчетливо видно, что обе фигуры соприкасаются пальцами (см. рис.) [26, pl. XIV]. Рис. Угаритская стела RS 7.116 [26, pl. XIV] То же можно сказать о фотографиях, помещенных в некоторых других изданиях [30, S. 135, Abb. 432][31, p. 92, pl. VI][32, p. 199, fig. 608][29, p. 131, fig. 3]. Вместе с тем, судя по фотографии в переиздании стелы М. Йон, пальцы не соприкасаются, а лишь сближаются. Это отражено на прорисовке автора [27, p. 335]. К. Шеффер и М. Йон пишут о симметричном жесте, но не описывают его в деталях. Между тем Н. Постгейт, а также М. Каммарозано с соавторами четко заявляют, что две фигуры касаются друг друга руками19. Как бы то ни было, изображенный на прорисовке М. Йон жест вряд ли можно понять как простое торжественное поднятие рук, пальцы двух участников сцены явно устремлены друг к другу и вот-вот должны соединиться. Резонно предположить, что это и есть тот самый жест, возможно, один из его вариантов, который, по мнению У. Морана, лег в основу аккадского выражения ubānum ištēt. Если стела действительно изображает сцену принесения клятвы по случаю заключения союза, то она несет важную информацию об изменениях в дипломатической практике, происшедших со времен старовавилонского периода. Как отмечалось выше, в старовавилонскую эпоху договоры, заключавшиеся при личной встрече, не подразумевали письменной фиксации условий соглашения: главным было их торжественное произнесение, подкрепленное клятвой и символическими действиями. Потребность в письменном оформлении возникала при заключении договора на расстоянии, но опять же, юридическую силу имел не сам документ, а торжественная клятва, которую правитель приносил в присутствии послов и богов своего партнера. Угаритская стела, очевидно, свидетельствует, что ситуация в период поздней бронзы изменилась: письменный текст приобрел тогда новое значение и стал играть непосредственную роль в церемонии заключения договора при личной встрече правителей. Как указывалось выше, существует точка зрения, что договор записывался в двух экземплярах и после принесения клятвы стороны обменивались ими. Безусловно, заслуживает внимания вопрос, есть ли в письменных источниках эпохи поздней бронзы сведения о заключении договоров при личной встрече. Однозначно можно утверждать, что личные встречи царей происходили и что цари путешествовали ради таких встреч на достаточно дальние расстояния20. Так, известно, что готовилась, но не состоялась личная встреча между Хаттусили III и Рамсесом II [35, S. 92–93]. Возможно, с предложением встретиться к своему хеттскому современнику обращался ассирийский царь Ададнерари I (текст KBo 1.14, см.: [36, p. 184–194])21. В пределы Хеттской державы, на территорию царства Каркемиш, совершали поездку ассирийский правитель Салманасар I вместе с сыном, будущим царем Тукульти-Нинуртой I [38]22. На оплакивание умершего Тукульти-Нинурты I в Ашшур прибыла представительная делегация правителей из Хеттской державы [39][40]. В ходе траурных мероприятий, безусловно, должны были состояться переговоры с новым ассирийским царем. Практически не вызывает сомнения то, что хеттские цари заключали договоры со своими вассалами во время личных встреч23. Однако ситуация с союзами, заключенными при личной встрече великих царей, к каковым в XIII в. до н. э. относились лишь правители Вавилонии, Ассирии, Египта, Хатти и, вероятно, Ахейской Греции, сложнее. Решающие сведения об этом, по моему мнению, дает письмо KBo 18.28+, которое является частью хетто-ассирийской межгосударственной переписки, то есть переписки между двумя великими державами позднебронзового века [43; 44]. Автор этого документа, вероятно, хеттский царь Тудхалия IV, обращаясь к адресату, предположительно отождествляемому как Салманасар I, цитирует его слова: «Встань перед той первой табличкой, которую мы составили в Кум(м)аху». Ассирийский царь требовал, чтобы хеттский партнер сверился с текстом договора, который они оба заключили в городе Кумаху при личной встрече. Этот пассаж не только убеждает, что практика заключения договоров в ходе прямых переговоров сторон имела место в XIII в. до н. э., но и что на подобных встречах договор составлялся в двух экземплярах, которыми стороны, возможно, обменивались. К сожалению, мы не располагаем сведениями о том, как в точности проходила сама процедура заключения договора и какие символические действия совершались в ее ходе. То же письмо KBo 18.28+ свидетельствует, что стороны приносили взаимную клятву. Вместе с тем о символических жестах, которые сопровождали клятву, в документе не сообщается. Однако, думаю, что процедура вряд ли радикально отличалась от старовавилонской, за исключением роли письменных текстов, которые приобрели самодостаточное значение. Издавна совершаемые при принесении клятвы жесты могли быть частью этой процедуры. Касание или сцепление пальцев с большим основанием можно отнести к их числу. Закономерно возникает вопрос, не запечатлен ли этот символический жест в ближневосточных письменных источниках, датируемых эпохой поздней бронзы или, по крайней мере, временем после XVIII в. до н. э. Разумеется, речь не идет о прямых упоминаниях и тем более достаточно подробных описаниях в духе отрывка из Тацита: если бы таковые действительно существовали, то они бы уже давно были отмечены в историографии. Однако, возможно, аллюзии, непрямые отсылки к жесту соединения пальцев сохранились в ином церемониальном контексте, нежели заключение договора. Поскольку проанализированный памятник, стела RS 7.116, происходит из Угарита, то логично вести поиск в угаритском корпусе, а также в письменных памятниках, которые близки к нему географически и хронологически, т. е. в текстах из сирийских и анатолийских архивов. Беглый обзор угаритской литературы, а также других сирийских текстов середины – второй половины II тыс. до н. э., в частности из Алалаха и Эмара, не позволяет выявить отсылок к символическому жесту сцепления или соприкосновения пальцев24. Вместе с тем хеттский корпус сохранил один пример, который может с определенными оговорками представлять интерес для обсуждаемой темы: в описании древнехеттского праздничного обряда присутствует фраза «старые люди (LÚ.MEŠ ŠU.GI) […] соединяют свои пальцы ([k]alulupuš-šmuš hurtaliyanzi)»25 [62, S. 120]. К сожалению, контекст слишком поврежден для того, чтобы делать на основании этого примера сколько-нибудь уверенные выводы. Выводы и заключенияВыше максимально полно проанализированы известные на сегодняшний день сведения, позволяющие интерпретировать старовавилонский оборот ubānum ištēt ‘один палец’. Это выражение обозначало тесный политический союз между правителями или государствами. Согласно наиболее убедительной гипотезе У. Морана, выражение возникло благодаря торжественному жесту, который совершали правители во время церемонии заключения союза между ними. Этот жест состоял в соприкосновении или сцеплении пальцев двух участников церемонии. Предположительно угаритская стела XIV в. до н. э. RS 7.116 сохранила изображение того, как этот жест или одна из разновидностей этого жеста выглядела на самом деле. Если старовавилонские и угаритские данные действительно отсылают к одному и тому же действию, то на этом примере можно говорить о преемственности правовых и дипломатических традиций в Сирии и Месопотамии II тыс. до н. э. Об этом же косвенно может свидетельствовать, как показано в статье, задокументированная в источниках эпохи поздней бронзы практика заключения договоров при личной встрече правителей великих держав. Список сокращений / AbbreviationsВДИ – Вестник древней истории 1. Цитаты приведены в соответствии со списком аттестаций выражения (см.: [1, p. 259]), дополненным за счет текстов, изданных после 1993 г. Сначала приведены цитаты из текстов из Мари, потом из Шубат-Энлиля. Тексты из Мари даются в алфавитном порядке, по сериям и музейным номерам. См. об исследуемом выражении словарные статьи: [2, p. 6, 3, S. 1333]. Об этимологии аккадского слова ubānum ‘палец’ см.: [4, p. 33]. Стоит отметить, что в старовавилонском корпусе также встречается выражение ahum ištēn u tillatum išteat ‘одна рука и одна помощь’, употребленное в контексте обсуждения клятвы, см. письмо PIHANS 131 3: 43–44. К сожалению, соответствующее место на табличке повреждено. 2. См. полный перевод текста и комментарий к нему: [5, p. 542–546]. Ср. также перевод и комментарий: [6, p. 46]. 3. См. издание текста: [7, p. 175], перевод и комментарий: [5, p. 633]. 4. См. издание текста: [8, p. 49–50, note 51], перевод и комментарий: [6, p. 189–190]. 5. Cм.: [9, p. 109–110, note 78][10, p. 111, note 289]. 6. Д. Шарпен отмечает, что подобные исторические экскурсы нужно воспринимать с осторожностью. Так, слова Хаммурапи противоречат информации текста (8) [9, p. 109–110]. 7. Зимри-Лим сам принадлежал к племени бинсимъалитов (mārū simˀal). 8. Отдельный вопрос, как это письмо попало в архивы Мари. См. об этом: [7, p. 166]. 9. Царство Ишме-Адду – Ашнаккум – фигурирует в этом пассаже под обозначением Идамарац. О ханеях см.: [12, S. 79–142]. 10. О городе Абаттум см.: [13, p. 1–2]. 11. Письмо (8), как было указано выше, не поддается точной датировке: теоретически оно могло бы располагаться в приведенной последовательности в любой позиции между (9) и (10). 12. В целом о символических жестах и их отражении в языке народов древнего Ближнего Востока см.: [16][17]. 13. На русском языке см.: [19, с. 187–192]. 14. Ср. похожую практику при принесении клятвы у хеттов и древних греков [20, p. 220]. 15. Обряд, при котором приносящие взаимную клятву пили из одной чаши, засвидетельствован в хеттских источниках [21, p. 94][20, p. 189, 221–220, 260]. 16. Иногда эта стадия могла опускаться. Очевидно, в таком случае все предварительные договоренности достигались в ходе обмена письмами и устных переговоров послов. В результате имела место лишь одна процедура «касания горла» и принесения клятвы. Такая ситуация, возможно, объясняет, почему до нас дошло мало «малых табличек», всего три [18, p. 99–100]. 17. См. об этом, в частности: [25, p. 115][18, p. 135–137]. 18. Цветок лотоса в угаритском искусстве может указывать на связь с культом предков или погребальный характер памятника, в связи с чем Р. Дюссо предположил, что на стеле изображена сцена жертвоприношений в честь умершего предка [26, p. 119]. 19. О соприкосновении кончиками пальцев пишет Ю. Бёркер-Клен [33, S. 242]. 20. См. обсуждение этого вопроса, например: [34, p. 78–82]. Т. Брайс насчитывает в позднебронзовом корпусе всего два примера встреч на высшем уровне, причем обе эти встречи не состоялись. Исследователь полагает, что визит в чужую столицу, ко двору другого великого царя, ронял престиж правителя крупной державы, поэтому подобные визиты могли обсуждать, но в реальности никто не стремился их осуществить. В то же время встречи на пограничной территории, в вассальных землях одного из царей, вряд ли были сопряжены с теми же проблемами. Именно о таких встречах, видимо, и сообщают в основном источники, которые обсуждаются ниже в статье. 21. В этом письме (KUB 23.102), которое было реакцией на ассирийские предложения, хеттский царь писал: «Зачем ты пишешь мне о хождении на гору Аммана и о братстве?». Поездка на гору Аманус в хеттских владениях могла предполагать личную встречу царей и заключение договора о братстве. Именно в таком ключе рассматривает данный пассаж А. Харрак (см.: [37, p. 113]). 22. Предположу, что во время этой поездки, датируемой 28-м годом правления Салманасара (1246/1236 г. до н. э.), могла состояться его личная встреча с хеттским царем Тудхалией IV, в ходе которой был подписан мирный договор. 23. Так, например, в Хаттусе были, вероятно, заключены договоры с Апарру из страны Каласма и с Хукканой из страны Хайяса (см.: [41, p. 170][42, p. 23, 28]). 24. См. переводы основных угаритских памятников c основной библиографией: [45, p. 239–366][46, p. 87–115, 254–258]. Тексты из Алалаха см.: [47–51], тексты из Эмара см.: [52–60], оба списка не являются исчерпывающими. О символических жестах в документах из Эмара см.: [61]. 25. Увы, контекст и грамматика не позволяют сказать, о каком типе действия, возвратном (каждый участник церемонии соединяет свои пальцы, например, сжимая их в кулак) или взаимном (два участника соприкасаются пальцами друг с другом), идет речь. Даже если имелось в виду взаимное действие, мы не знаем, было ли оно наделено той же или близкой семантикой, что и в случае аналогичного жеста при заключении договора. Помимо этого примера, можно также упомянуть древнехеттский ритуал, посвященный очищению царской четы: в нем описываются действия по обвязыванию пальцев царя и царицы нитью [63, S. 38–39]. О хеттских идиомах, в состав которых входят названия частей тела, см.: [64]. |
Bibliography: |
|
Благодарности: | The article was written with the financial support of the Russian Foundation for Basic Research (project no. 20-09-00386 А “Rank and status in the social and legal systems of ancient societies”) |
For citations: | Александров Б.Е. Аккадское выражение ubānum ištēt ‘один палец’: проблемы изучения. Ориенталистика. 2021; т. 4, 3: 596-619 |