• Ориенталистика
• 2021 год
• Том 4, № 2

В статье выдвигается гипотеза о пленении Чингис-хана тангутами во время его похода на тангутское государство Си Ся в 1207-1208 гг. Единственный источник, сообщающий эту информацию, - сочинение побывавшего в 1253-1255 гг. в Монголии Гильома де Рубрука. Никаких подтверждающих сведений до сих пор не обнаружено, однако нет и данных, которые полностью исключали бы вероятность попадания Чингис-хана в плен. На основании китайских, монгольских, персидских, тибетских и тангутских источников автор реконструирует картину монгольских вторжений в Си Ся в поисках момента, когда данное событие имело максимальные шансы произойти. Особое внимание уделяется целям, которые монголы могли ставить в каждом из пяти документально зафиксированных нападений на страну тангутов. Анализ источников позволяет предполагать, что характер этих набегов резко изменился после второй тангутской кампании 1207-1208 гг.: грабительские рейды сменились полномасштабной войной, завершившейся подчинением Си Ся монголам. Возможно, причиной этого была месть за пребывание монгольского вождя в тангутской неволе. Также кратко обсуждается вероятность пребывания Чингис-хана в плену в империи Цзинь, о чем тоже имеется лишь одно сообщение в сочинении китайского дипломата XIII в.

• Чингис-хан
• Чингис-хан
• его плен
• тангуты
• Си Ся (1038-1227)
• Западное Ся
• Западное Ся
• монгольское завоевание 1225-1227
• Гильом де Рубрук
• монголо-тангутские войны
• чжурчжэни
• империя Цзинь (1115-1234)

В случае возникновения разночтений в тексте или расхождений в форматировании между pdf-версией статьи и её html-версией приоритет отдаётся pdf-версии.

In case of any discrepancies in a text or the differences in its layout between the pdf-version of an article and its html-version the priority is given to the pdf-version.

Просматривайте «оживающие» фотографии с эффектом «дополненной реальности». Наведите камеру вашего гаджета на QR-код. Кроме устройств, поддерживающих мобильную операционную систему IOS 14.0, Android 6.0 (и выше), потребуется установить бесплатное приложение Меморис в App Store или Google Play. После загрузки видеоконтента из сети Интернет направьте камеру на обложку журнала и иллюстрации, отмеченные специальным значком Меморис.
View the «come to life» photos with the «augmented reality» effect. Point the camera of your gadget at the QR code. In addition to devices supporting the mobile operating system IOS 14.0, Android 6.0 (and higher), you will need to install the free Memories application in the App Store or Google Play. After downloading video content from the Internet, point the camera at the cover of the journal and the illustrations marked with a special Memories icon.

Как, однако, тогда восток был крепче запада!
Ведь такое маленькое ц-во как Ся, так близкое к владениям Чингисхана¹, продержалось дольше, чем западный Туркестан и Персия!
В. Васильев. К хронологии Чингисхана и его преемников (1889)

Введение

Гильом де Рубрук (ок. 1220 – ок. 1293), посланец французского короля Людовика IX (1226–1270) к монголам, – единственный средневековый автор, кто говорит о пленении Чингис-хана тангутами: «За ними (уйгурами. – Ю.Д.) к востоку, среди упомянутых гор, живут тангуты, очень храбрые люди, которые пленили на войне самого Чингиса; по заключении мира он был ими отпущен, а впоследствии покорил их» [1, с. 127]². Фактических данных, которые полностью исключали бы вероятность этого события, нет, как не найдено и никаких подтверждений.

Имеющиеся немногочисленные попытки ученых пролить свет на сообщение Рубрука либо ограничиваются констатацией отсутствия в источниках данных, которые бы его подтверждали [5, с. 47], либо с очевидностью несостоятельны. Так, еще более века назад У. Рокхилл выдвинул предположение, что легенда возникла в ответ на вынужденное снятие монголами осады с тангутской столицы – г. Чжунсина во время кампании 1209–1210 гг. [6, с. 150]. Н. П. Шастина говорит, что «Упоминание Рубрука о пленении Чингисхана тангутами вызвано, вероятнее всего, фактом его смерти в 1227 г., во время похода на Тангут» [7, с. 398]. Обе версии выглядят слишком натянуто. Несколько разочаровывает тот факт, что известный отечественный специалист по тангутам К. Б. Кепинг, разбирая в одной из своих статей несколько пассажей из сочинения Рубрука, оставляет данный эпизод без внимания, хотя, казалось бы, она не должна была пройти мимо этого в высшей степени любопытного сообщения [8, с. 199–200].

На данный момент наиболее реалистичной представляется идея немецкого историка Фридриха Риша, увидевшая свет еще в 1934 г. По мнению ученого, Рубрук перепутал на слух тангутов с тайчжиутами, у которых, действительно, юный Тэмучжин находился некоторое время в колодке [9, с. 164]. Этот трагический отрезок его жизни освещен в важнейших источниках: «Сокровенном сказании монголов» [10, § 79–87] и «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина [11, с. 172–173] – и не подвергается сомнению. На этом можно было бы поставить точку и считать, что мы просто имеем дело с ошибкой средневекового автора, однако есть два обстоятельства, заставляющие отнестись к словам францисканца более серьезно.

Во-первых, Рубрук точно показал взаимное расположение владений уйгуров и тангутов и земель, принадлежавших хагану Мункэ (1251–1259), упомянул прирученных тангутами яков, а также отметил высокий рост тангутов [1, с. 127–128] (эта этнографическая деталь известна также из других источников, включая и собственно тангутские [12, с. 223, 227]). Таким образом, он имел в виду именно этот народ, а не какой-то другой. Даже если ошибка была допущена, то не самим европейским миссионером, а его информатором.

Во-вторых, он не единственный, кто записал сведения о пребывании Чингис-хана в плену. Сюжет иноземного пленения основателя Монгольской империи обнаруживается еще и в китайском источнике, хотя речь там идет о другой стране – чжурчжэньской империи Цзинь. Побывавший в 1221 г. у монголов южносунский посол Чжао Хун утверждал: «Чингис в малолетстве был захвачен в плен цзиньцами, обращен в рабство и только через десять с лишним лет бежал. Поэтому [он] знает все дела государства Цзинь» [13, с. 49]. Это заявление также уникально: другие доступные исследователям источники его не подтверждают, но, как и в случае с информацией Рубрука, принципиальных возражений оно не вызывает. Более того, в отличие от францисканца, не обладавшего дипломатическим статусом и не могшего рассчитывать на предоставление опытного переводчика, Чжао Хун был официальным представителем соседней державы, в то время фактически являвшейся союзником монголов в борьбе против Цзинь. Несомненно, в его задачи, как и в задачи Рубрука, входил сбор разведданных о монголах, а его возможности ввиду его полномочий должны были быть существенно шире.

Рашид ад-Дин сообщает даже о многократном пребывании Чингис-хана в неволе в молодые годы, хотя не называет в числе пленителей ни тангутов, ни чжурчжэней: «Чингиз-хан в те годы испытал различного рода бедствия от племени тайджиут и других старших и младших родичей, [равно] и от племени джуръят, меркит, татар и прочих. Разные племена его неоднократно захватывали в плен, а он освобождался из их рук различными способами и средствами» [14, с. 248]. Учитывая бурный характер той эпохи, по-видимому, можно вполне доверять этим словам хорошо информированного персидского историка.

Поскольку к цитированным сообщениям исследователям практически нечего добавить, кроме собственных предположений, подкрепленных только опытом и эрудицией, вопрос плена Чингис-хана в исторических трудах, как правило, не поднимается, хотя еще В. В. Бартольд выражал сомнение в том, что «монгольское предание не сохранило ни одного намека на период в жизни Чингиз-хана, продолжавшийся целых 10 лет» [15, с. 262]. Выдающийся монголовед И. де Рахевильц считает сообщение Чжао Хуна беспочвенным [16, с. 126]. Напротив, Л. Н. Гумилев высказал догадку, что посол Южной Сун привел верную информацию, проливающую свет на период в жизни Тэмучжина протяженностью около 16 лет, замалчиваемый как официальной, так и неофициальной монгольской историографией³: «Оказаться в неволе Тэмуджин мог, только будучи преданным. Видимо, у Сэчэ-бики и Тайчу были верные друзья, отомстившие за их казнь. Конечно, когда Чингис пользовался полным уважением и симпатией в орде, схватить его было трудно. Но предательское убийство улусного борца (Бури-Боко. – Ю. Д.) уронило авторитет хана. Тогда заговорщики осуществили свой замысел, полагая, что Тэмуджина, как и его предков, прибьют гвоздями к деревянному ослу (способ казни в империи Цзинь. – Ю.Д.). Но Тэмуджин имел важный чин (чжаутхури, примерно равный европейскому сотнику, титул отнюдь не важный. – Ю.Д.) за помощь против татар, и, может быть, поэтому его задержали, но не казнили. Это домысел, но версия не противоречит известным фактам. Остается неясным только, в каком году это произошло и насколько сближены описанные здесь события» [18, с. 444]. М. Биран тоже допускает возможность нахождения Тэмучжина в цзиньской неволе [19, с. 344]. Согласно П. Рачневскому, между поражением Тэмучжина от Джамухи при Далан-Бальчжуте, происшедшем не позднее 1187 г., и его походом на татар в 1196 г. как раз и лежит покрытый неизвестностью промежуток времени около десяти лет. Именно эту цифру называет Чжао Хун. Однако П. Рачневский не считает нахождение Тэмучжина у чжурчжэней пленом. Напротив, он выдвигает гипотезу изгнанничества, признавая, впрочем, что она нуждается в дальнейшей разработке [20, с. 45–46].

По мнению Р. П. Храпачевского, специально остановившегося в одной из своих монографий на сюжете пленения Чингиса, никакого его заключения где-то за пределами степей не было. Десятилетний «плен» в Цзинь на самом деле являлся чем-то средним между рабством и потомственным вассалитетом (ongu bogol) у тайчжиутов, память о котором потом тщательно стиралась, но отголоски этого унизительного для Чингиса периода жизни все-таки сохранились в источниках. При этом многолетняя неволя у собственных родственников превратилась в кратковременное заточение, увенчавшееся благополучным бегством [21, с. 67–74].

Опираясь на доступные источники, рассмотрим вероятность обоих вариантов плена: тангутского и чжурчжэньского.

Тангутские кампании монголов

В пользу предположения о пребывании Чингис-хана в тангутской неволе говорит настойчивость, с которой он стремился сначала покорить это государство, а после вообще стереть его с лица земли. Известное из «Сокровенного сказания монголов» невыполнение тангутским императором вассальных обязательств представляется недостаточным основанием для такой радикальной расправы, тем более что монголы развязали войну еще до его формального подчинения. Попробуем разобраться, когда именно Чингис-хан теоретически мог быть захвачен тангутами.

Тангуты ходили на монголов только один раз – в декабре 1205 г. – в отместку за совершенное теми нападение, но врага не обнаружили и вернулись⁴, а монгольские войска вторгались в тангутское государство Си Ся как минимум пять раз⁵: в 1205, 1207, 1209, 1218 (или в конце 1217) и 1226 гг. Кроме того, еще несколько локальных нападений карательного характера могли иметь место в 1223–1224 гг., но, поскольку Чингис-хан в них не участвовал, еще не вернувшись из поверженного государства хорезмшахов, на них можно не заострять внимание.

Первое нападение было осуществлено весной 1205 г. под руководством не Чингис-хана, а перешедшего на его сторону киданя Елюй Ахая (ок. 1150 – ок. 1222) [21, с. 216–218][25, с. 164–165]⁶. По мнению Р. Даннелл, хорошо осведомленный о тангуто-кереитских отношениях Елюй Ахай сам предложил атаковать Си Ся за симпатии этого государства к монгольским недругам кереитам, соответственно ему и было поручено руководство этой экспедицией [25, с. 165]. В то же время кажутся маловероятными какие-то личные мотивы мести этого выходца из киданьской императорской фамилии за прежнюю вражду между киданями и тангутами, вылившуюся в войны еще в XI в. Уже в первой четверти XII в. тангуты поддержали киданей в борьбе с чжурчжэнями. Первый монгольский удар пришелся по самым западным районам Си Ся.

Третье вторжение в 1209–1210 гг. закончилось убедительной победой монголов (тангуты признали свою зависимость и согласились на выплату дани, Чингис-хан получил в жены императорскую дочь), четвертое (1217 или 1218 г.), по-видимому, обошлось без активных военных действий и тоже возглавлялось кем-то другим, а пятое, начавшись в 1226 г., привело на следующий год к полному разгрому тангутского государства [27, с. 637–651].

Таким образом, поиски сужаются до второй тангутской кампании, в ходе которой, несмотря на некоторый успех (захват города Вулахай), монголы были блокированы в приграничных районах на северо-востоке Си Ся, где до весны 1208 г. занимались грабежом, а затем ушли. Если факт пленения Чингиса имел место, то это скорее всего должно было произойти в 1207–1208 гг.

Рассмотрим эти военные кампании более подробно, обращая особое внимание на поиск мотивов монгольских вторжений. В исследовательской литературе в качестве объяснения причин систематических нападений монголов на тангутскую державу высказывались различные точки зрения. Практически каждая из них не лишена объективности: банальный грабеж, характерный для номадов Центральной Азии в течение почти всей их истории; месть за укрывательство врагов; обеспечение безопасности на правом фланге перед штурмом границ империи Цзинь; обеспечение безопасности в тылу перед началом грандиозного похода на Хорезм и т. д. Следует заметить, что разгадка мотивов, побуждавших кочевников раз за разом нападать на Си Ся, может не только пролить свет на особенности взаимоотношений монголов и тангутов, но и дать ключ к пониманию ранних этапов монгольской экспансии в XIII в.

Источники более или менее согласуются между собой в датировках и особенностях столкновений монголов с тангутами, хотя нередко пропускают некоторые из них. Сообщения о наиболее важных кампаниях 1209–1210 и 1226–1227 гг. почти не имеют разночтений, причем вероятность пленения Чингис-хана в первой из них крайне мала, а во второй равна нулю. Впрочем, это не дает нам права упускать их из внимания, поскольку, как будет показано ниже, специфика монгольского рейда вглубь тангутских земель в 1209–1210 гг. может предоставить некоторые аргументы в пользу выдвигаемой в данной статье гипотезы.

Один из важнейших источников по ранней истории монголов – «Сокровенное сказание» – сообщает лишь о двух монголо-тангутских войнах, первая из которых произошла в год овцы (1211) и была для кочевников очень успешной: император Си Ся запросил мира, дал Чингис-хану свою дочь и «собрал со своих Тангутов столько верблюдов, что с трудом их доставили к нам» [10, § 249]. Очевидно, автор сдвинул хронологию на один-два года вперед, и речь на самом деле идет о событиях 1209–1210 гг. Его рассказ больше похож на фрагмент из былины, чем на отчет о столкновении двух держав, хотя он верно передает основные итоги кампании. Ключевым моментом, по-видимому, следует считать вассальную клятву тангутского императора быть «правой рукой» Чингис-хана – именно ее неисполнение позже будет поставлено тангутам в вину. Второй рассказ посвящен войне 1226–1227 гг., которая оказалась последней как в истории тангутского государства, так и в жизни Чингиса. События же 1218 г. подаются как монгольское посольство, а не военный набег. Почему же этот весьма информативный источник молчит о двух первых походах монголов на Тангут? Б. Я. Владимирцов заметил в связи с этим: «Можно думать, что сам Чингис не участвовал в этих походах и даже не особенно ими интересовался» [28, с. 177]. Возможно, причина несколько иная: если в первом походе Чингис-хан, скорее всего, не принимал личного участия, то второй как раз и ознаменовался очень неприятным инцидентом с его пленением. Трудно найти какой-либо иной весомый повод для игнорирования автором «Сокровенного сказания» столь важных для ранней истории монгольского государства и лично его главы событий, как рейды на оседлых соседей, особенно если эти рейды были успешными.

«Золотое сказание» Лубсана Данзана, в значительной части основанное на тексте «Сокровенного сказания», тоже описывает только два монгольских похода на тангутов, опуская два первых [29, с. 219–220]⁷. Разумеется, никаких намеков на плен Чингис-хана оно не содержит. Вообще, история Чингис-хана в подавляющем большинстве пропитанных буддийскими идеями монгольских сочинений XVII–XIX вв. – это история его триумфальных побед, своего рода процесс ритуального очищения земли от тирании злых ханов и установление вселенской гармонии. Последний поход на Си Ся сокращается в них до магического поединка Чингис-хана с тангутским императором и смерти великого завоевателя из-за коварства его новообретенной тангутской супруги – бывшей императрицы.

Официальная династийная история «Юань ши», составленная в 1269–1270 гг., более информативна, хотя и дает очень краткие описания кампаний. Согласно этому источнику, «в год и-чоу (с 22.01.1205 г. по 09.02.1206 г.) государь пошел походом на Си Ся, овладел укреплением Лицзили, подверг [осаде] город Лосы, много захватил людей с их верблюдами и вернулся обратно» [31, с. 146]. Целью этой кампании обычно считают месть тангутам за то, что они не выдали личного врага Тэмучжина Сангума – сына кереитского Ван-хана (Тоорила) [25, с. 164][32, с. 207][33, с. 38][34, с. 40], который имел законные основания претендовать на власть в Кереитском ханстве, поглощенном монголами осенью 1203 г. Месть вполне гармонично сочетается с грабежом, который, в принципе, тоже может считаться одним из весьма эффективных инструментов мести. Впрочем, существует точка зрения, что первое вторжение монголов в Си Ся было одним из немногих, ничем не спровоцированных. Западные города тангутов были традиционной целью номадов, желавших поживиться чужим скотом, и Чингис-хан просто последовал этой традиции [35, с. 103; 36, с. 159].

По-видимому, успех первого похода произвел на кочевников сильное впечатление. Судя по расставленным в источниках акцентам, особенно их обрадовало большое количество угнанных из Си Ся верблюдов – животных, высоко ценившихся и монголами, и тангутами. Не случайно в тангутской письменности «знаки, составляющие один из биномов, обозначающих верблюда, включают в себя элементы “драгоценный камень” и “корова”» [37, с. 121].

Информация о втором нападении в «Юань ши» столь же немногословна: «Осенью года дин-мао (август – начало ноября 1207 г.), 2-го [от установления правления], вторично ходили карательным походом на Си Ся, овладели городом Орохай» [31, с. 147]. Завершение этой кампании, успешность которой не получила в источнике никакой оценки, связывается персонально с Чингис-ханом: «Весной года у-чэнь (февраль – начало мая 1208 г.), 3-го [от установления правления], государь прибыл из Си Ся» [31, с. 147]. То же самое можно прочитать и в юаньском официозном сочинении «Описание личных походов священно-воинственного» [38, с. 180]. В дополненной в минское время компиляции «Тунцзянь ганму» информация о походе 1207–1208 гг. опущена [39, с. 111].

Параллельные сведения, подтверждающие сообщения «Юань ши», предоставляет Рашид ад-Дин. Вторая тангутская кампания описана у него очень кратко и без какой бы то ни было конкретики. Пойдя карательной экспедицией на Кашин (Тангут) осенью 1207 г., Чингис-хан якобы «покорил всю ту область и вернулся назад победителем, победоносным и удовлетворенным» [14, с. 151]. Между тем точно известно, что монголы не овладели тогда всей тангутской державой. Достаточно вероятно, что за этой бравурной клишированной фразой скрывается факт их поражения, в результате которого Чингис-хан мог на некоторое время попасть в тангутские застенки.

Дополнительную пищу для размышлений дают тибетские источники. Некоторые из них утверждают, что именно в 1206 или 1207 г. Чингис-хан совершил триумфальный поход в Тибет и безо всякого кровопролития подчинил его своей власти: «В 45 лет⁸, когда [Чингис-хан] отправился в тибетскую [область] Уй, правители Джо-Га и Цалпа-Гунга-Дорчжэ организовали встречу и величайший праздник, четыре крыла Тибета – три округа Нгария, Уй и Цзан, три главных округа Юга все приветствовали его. Затем он отправил в Цзан, в Сакья, ламе Гунга-Ньинбо специального посланника с письмом и подарками. В тот момент, когда он не закончил некоторые главные военные действия для создания теперешнего царства, но подходил к концу этого мероприятия, [Гунга-Ньинбо] ответил: тебе вместе с сыновьями надобно развивать в стране Хор (Монголии. – Ю. Д.) религию Победоносного. Вследствие этого он не встретился с ним самим в действительности, но с самого начала принял его в качестве учителя, всех тибетцев освободил от налогов, сделал преподношения трем культам и монашеству Уйя и Цзана, стал милостынедателем [покровителем] религии дхарма-раджей» (цит. по: [40, с. 224], см. также: [41, с. 66][42, с. 24–25][43, с. 90]). В несколько ином виде эти сведения передает ордосский князь и историк Саган Сэцэн (1604–?), знакомый с тибетской историографией [44, с. 89][45, с. 56–57]. Как достаточно убедительно показали Л. Квонтен и С. Кучера, за этими сообщениями угадываются реалии монгольских рейдов в Тангут [24, с. 15–17][46, с. 265–266]. В задачи данной статьи не входит поиск ответов на вопросы, почему тибетские авторы датируют добровольное подчинение своей страны Чингис-хану 1206 или 1207 г., тогда как, по авторитетному мнению Л. Петека, в реальности монгольская власть укрепилась там лишь в 1268 г. [47, с. 21, 46], и почему они называют главным корреспондентом Чингис-хана ламу Гунга-Ньинбо, умершего еще в 1159 г. В данном случае вызывает интерес совпадение дат реального тангутского похода и вымышленного тибетского. К сожалению, источники не содержат каких-либо ключей для его объяснения, хотя позволяют предположить, что встреча монгольского хана с тибетскими ламами (но принадлежавшими к школе Цалпа, а не Сакья) могла действительно состояться в указанные годы на территории Си Ся, в духовной жизни которого они играли заметную роль. Это событие могло произойти в 1207 г., если мы исключаем участие Чингис-хана в первой тангутской кампании и предполагаем, что в начале 1208 г. удача изменила грозному завоевателю, и он томился в тангутском плену, где о каком бы то ни было признании его власти тибетцами не могло быть и речи.

Причины, побудившие монголов напасть на Си Ся в 1207 г., как и цель их вторжения, – один из наименее ясных моментов в истории монголо-тангутских войн, в интерпретации которого у историков возникло больше всего разногласий. Видимо, во многом такая ситуация сложилась благодаря лапидарности сообщений источников об обстоятельствах этой кампании.

Еще в XIX в. К. Д’Оссон, а вслед за ним М. И. Иванин считали поводом к вторжению непредоставление тангутами Чингис-хану «условленной дани» [48, с. 79][49, с. 23], хотя источники молчат о каких-либо договоренностях между монголами и тангутами по итогам набега 1205 г. Во всяком случае, тангуты тогда не стали данниками монголов.

По мнению Е. И. Кычанова, предлогом для нападения монголов на Си Ся в 1207 г. послужило неуважение тангутов к их предводителю, за год до этого провозглашенному Чингис-ханом [27, с. 669][50, с. 48]. Это предположение также выглядит неубедительно. Учитывая расстановку сил в Центральной и Восточной Азии в описываемое время, следует признать, что никто из правителей оседлых государств (Цзинь, Южная Сун, Си Ся, Корея) не имел никаких оснований присылать в Монголию послов с поздравлениями, а Чингис-хан, в свою очередь, как реалистически мыслящий человек, не мог рассчитывать на подобные знаки внимания. По-видимому, потом ученый отказался от этой версии, поскольку в его более поздних работах она не звучит. Так, в вышедшей уже посмертно «Истории Китая», в разделе о Си Ся причина вторжения 1207 г. вообще не указана [51, с. 406].

Т. Барфилд объясняет поход 1207 г. необходимостью получения материальных средств для империи, рожденной в монгольских степях годом ранее [52, с. 305–306], что кажется вполне резонным. Первую тангутскую кампанию он почему-то игнорирует.

Р. Даннелл полагает, что истинной целью монголов в 1207 г. было не Си Ся, а Цзинь, к нападению на которую готовился Чингис-хан. Его атака на Вулахай должна была расчистить путь на юг, к границе Шаньси. Монголам нужно было контролировать Вулахай, чтобы обезопасить свой тыл, однако это у них не получилось. Успех пришел лишь в ходе следующей кампании, в 1209 г. [25, с. 168]. Эти предположения американской исследовательницы представляются справедливыми, так как хорошо известно, как в дальнейшем развивались монголо-чжурчжэньские отношения. Действительно, тангутские маневры Чингис-хана вполне можно принять за подготовку к нападению на Цзинь. Так и считают многие историки [53, с. 336][54, с. 903][55, с. 49][56, с. 81–82][57, с. 62]. Акции монголов на тангутском фронте наводят на мысль об их желании обезопасить свой правый фланг (и в идеале сделать императора Си Ся своей «правой рукой», как гласит текст «Сокровенного сказания»), но с не меньшей вероятностью можно думать, что Чингис-хан просто использовал максимально доступный на тот момент канал обогащения, насущно ему необходимый для щедрого награждения тех людей, которые помогли ему подняться на вершину власти. Став главой всех кочевников Монголии, он не мог далее просто почивать на лаврах. Наоборот, он должен был вести своих соратников к новым победам и новым приобретениям. С этой необходимостью сталкивались все основатели кочевых империй и, как правило, решали ее путем вторжений на китайские земли. В начале XIII в. ситуация была иной: по-видимому, монголы еще не накопили достаточно сил, чтобы рискнуть вторгнуться на территорию Цзинь, которая отвечала на набеги кочевников не дарами, а успешными карательными экспедициями. В 1207 г. Чингис все еще был подданным чжурчжэней и вряд ли уже тогда планировал полномасштабную войну с могущественной империей. Открытый разрыв произошел тогда, когда там сменился император – место Чжан-цзуна (1190–1208) занял Вэйшао-ван (1208–1213), которого Чингис считал ничтожным лидером. Поэтому сначала великий хан направил войска на другое соседнее государство, которое в военном отношении уступало Цзинь, – на Си Ся, что давало ему возможность не только поживы, но и приобретения опыта борьбы с оседлыми державами. Таким образом, наиболее вероятно, что нападение на тангутскую территорию в 1207 г. все-таки было обычным грабительским рейдом.

Мотив «пробы сил» Чингис-хана на взломе обороны оседлой страны звучит в трудах современных ученых довольно часто. Первым его сформулировал, по-видимому, еще Х. Д. Мартин в 1942 г. в статье, ничуть с тех пор не устаревшей [58, с. 197]. Очевидно, к этому объяснению склоняется и Р. П. Храпачевский, приводящий в своей монографии цитату из современной «Истории военного дела Китая» (1986): «Чингисхан, через 2 года (в 1207 г.), повторно напал на Ся для изучения способов взятия городов-укреплений» [21, с. 220]. Свою позицию автор очерчивает ниже: целью похода 1207 г. могла быть разведка, а также проверка монгольской армии перед решительной атакой двумя годами позже [21, с. 281]. Иными словами, монгольский лидер уже тогда замышлял свести счеты с тангутами. Неужели только из-за укрывания последними его врагов? Если следовать старой степной стратегии «внешней границы», достаточно убедительно обрисованной Т. Барфилдом, Чингис-хан должен был быть больше заинтересован в сохранении Си Ся в качестве «дойной коровы», регулярно поставляющей номадам ткани, зерно, металл, верблюдов и т. д. в обмен на прекращение набегов, чем в ее единовременном разграблении и уничтожении. Гораздо логичней предполагать, что мысль о полном разгроме тангутской державы зародилась у него после неудач 1207–1208 гг., особенно если допустить вероятность его пленения тангутами. Такой позор надо было обильно смывать кровью. Как известно, Чингис-хан не забывал обиды.

Данное предположение подтверждается, полагаю, тем фактом, что характер войны кардинально изменился именно в 1209 г. Возможно, задачу кочевникам облегчил переход на их сторону ганьчжоуских уйгуров в этом же году, но не он был причиной. Судя по течению военных действий, на этот раз монголы шли на юг за окончательной победой, хотя мы не можем обоснованно утверждать, что именно они могли считать своим успехом – уничтожение Си Ся или его подчинение. Перипетии этой кампании достаточно хорошо известны и практически не вызывают споров, ввиду чего нет резона на ней останавливаться, тем более что ее ход не оставляет места для вероятного попадания Чингис хана в плен. Однако подчеркну, что на рубеже 1209–1210 гг. государство тангутов реально стояло на пороге гибели. Если бы счастливая случайность не вынудила монголов снять осаду с Чжунсина, дело могло закончиться тотальной резней и практически неизбежной казнью императорской фамилии, а затем и ликвидацией последних очагов сопротивления в стране. Так или иначе, по итогам этой кампании император Си Ся признал свою зависимость от Чингис-хана, что наложило глубокий отпечаток на всю дальнейшую историю монголо-тангутских отношений.

Причина нового появления монголов под стенами Чжунсина в конце 1217 или начале 1218 г. неясна: ее не объясняет ни один имеющийся источник, вследствие чего исследователи вынуждены лишь выдвигать гипотезы, так или иначе отталкиваясь от сообщения «Сокровенного сказания» о монгольском посольстве к тангутам. Готовясь к походу на государство хорезмшахов, Чингис-хан потребовал у тангутского императора военную помощь: «“Ты обещал быть моею правой рукой. Так будь же ею теперь, когда я выступаю в поход на Сартаульский народ, который порвал мои златые бразды”. Не успел еще Бурхан⁹ дать ответа, как Аша-Гамбу¹⁰ и говорит: “Не имеешь силы, так незачем и ханом быть!” И не дали они подкрепления, воротив посла с высокомерным ответом. Тогда Чингис-хан сказал: “Мыслимо ли стерпеть подобное оскорбление от Аша-Гамбу? За подобные речи, что стоило бы прежде всего пойти войною на них? Но отставить это сейчас, когда на очереди другие задачи! И пусть сбудется это тогда, когда, с помощью Вечного Неба, я ворочусь, крепко держа золотые бразды. Довольно!”» [10, § 256]. По мнению Р. Даннелл, осада тангутской столицы была вызвана этой политической неудачей, хотя исследовательница признает, что это не могло произойти раньше поздней осени или зимы 1218 г. [25, с. 173].

Действительно, известия об уничтожении монгольского каравана в Отраре весной 1218 г. могли дойти до Чингис-хана в лучшем случае через несколько недель. Еще какое-то время требовалось на осмысление случившегося, сбор военачальников, обсуждение и выработку решения. В итоге Чингис-хан отправил к хорезмшаху новое посольство. Пока оно шло туда, и пока его остатки добирались обратно, минуло немало времени. Затем нужно было опять обсудить ситуацию. Когда решение о войне было принято, можно было посылать к тангутам с требованием войска. Это еще несколько недель. Таким образом, красочно описанный в «Сокровенном сказании» диалог монгольского дипломата с тангутскими властями (а точнее – с Аша-Гамбу) мог состояться спустя год после кампании 1217–1218 гг.

Е. И. Кычанов по поводу этих событий пишет: «Очевидно, монголы рассчитывали покончить с тангутским государством накануне великого похода на запад» [61, с. 306]¹¹. Однако, судя по словам «Сокровенного сказания», они всего лишь хотели получить от тангутов военную помощь. Трудно, хотя и теоретически возможно, предположить следующее развитие событий: 1) монголы решают напасть на Хорезм, 2) они совершают очередную попытку уничтожить Си Ся, чтобы не оставлять в тылу ненадежного вассала, 3) не сумев взять тангутскую столицу сходу, они требуют у императора выполнения вассальных обязательств – выставления войска для совместного похода на Хорезм, 4) ничего не добившись, они на время оставляют тангутов в покое. Скорее, если нападение в 1217 г. имело место, оно могло быть вызвано положительной реакцией тангутского Цзунь Сяна на мирные инициативы чжурчжэньского императора Сюань-цзуна (1213–1223). Будучи невольным союзником монголов, Си Ся принимало участие в боевых действиях против Цзинь, поэтому всякие попытки тангутов примириться с чжурчжэнями не могли не раздражать монголов. Впрочем, возможен и другой вариант: тангуты промедлили с предоставлением военной помощи монголам, действовавшим против Цзинь. Чтобы заставить тангутского государя выполнить обещание «быть правой рукой» Чингис-хана (данное, впрочем, не им, а предыдущим императором)¹², его можно было попробовать запугать угрозой штурма столицы, но этот план, если он был, провалился. Несомненно одно: до битвы дело на этот раз не дошло [32, с. 210].

Конечно, нужно иметь в виду, что подготовка к западному походу могла начаться еще до «Отрарской катастрофы», которая могла быть спровоцирована самими монголами. Следует также вспомнить о первом случайном столкновении войска сына Чингис-хана Джучи (1182–1227) с силами хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада (1200–1220) в 1217 г. Поэтому посольство могло явиться в Чжунсин на рубеже 1217–1218 гг., но пока это не более чем предположение. Однако в любом случае Чингис-хан не мог быть схвачен тангутами ни в 1217, ни в 1218 г.

Допустимо полагать, что непосредственно перед Западным походом монголы дважды демонстрировали силу с целью вынудить тангутского императора дать войска согласно вассальному договору: сначала для военных действий против Цзинь, затем – против хорезмшаха, либо в обратной последовательности. В тибетском источнике упоминается вторжение монголов в 1219–1220 гг. или несколько позже (но до 1226 г.), неудача которого приписана магическим способностям последнего тибетского императорского наставника Тиши Репа (1164/1165–1236), подвизавшегося при тангутском дворе в 1196/1197–1226/1227 гг.: «В год зайца я был приглашен в [столицу] Ся. После того, как инициация была запрошена, [мне] была представлена должность тиши. Затем, когда появились монгольские войска, я обеспечил защиту; монгольский командир умер, и войска затем отступили» [62, с. 18]¹³. Если эта инвазия номадов имела место, очевидно, что она направлялась не Чингис-ханом. Возможно, речь здесь идет о карательном походе 1223 г., а под умершим монгольским командующим следует понимать знаменитого полководца Мухали, оставленного Чингис-ханом покорять Цзинь и скончавшегося в 1223 г., правда, вне связи с тангутскими делами.

Принимая во внимание все вышеизложенное, в заключение попытаюсь предложить гипотетическую реконструкцию событий на монголо-тангутском театре военных действий.

Относительно целей похода 1205 г. можно с равной долей вероятности предположить, что монголы пришли поживиться, используя как предлог невыдачу им беглого Сангума, или явились отомстить за невыдачу Сангума, а месть осуществлялась в традиционной форме убийств и грабежа. Во главе войска стоял Елюй Ахай. Рейд принес богатые трофеи.

В 1207 г. кочевники вновь пришли за добычей, воодушевленные успехом предыдущего набега. Теперь их возглавлял Чингис-хан. Однако тангуты дали жесткий отпор, блокировали монголов и, возможно, пленили Чингис-хана, которого к лету 1208 г. отпустили за выкуп или на каких-то иных условиях. Ввиду неудачного характера этого похода, источники либо умалчивают о нем, либо описывают его весьма схематично, а то и просто выдают желаемое за действительное.

Уже на следующий, 1209, г. Чингис-хан вновь появляется на тангутской границе, чтобы отомстить за позор плена. Его интересовал уже не грабеж – он намеревался покорить своего врага, отсюда целенаправленная осада столицы. Несмотря на то что взять Чжунсин ему не удалось, цель фактически была достигнута: тангутский император признал себя вассалом Чингис-хана, дал ему в жены свою дочь и обещал быть его «правой рукой». Возможно, монголы уже тогда планировали полностью уничтожить Си Ся, но они еще не имели для этого достаточных сил и опыта.

Сложнее воссоздать картину четвертого похода из-за хронологических неувязок. Казалось бы, цель его предельно ясна – посредством демонстрации силы Чингис-хан требовал войско для войны с Хорезмом, но на рубеже 1217–1218 гг. он сам еще не мог знать, как будут развиваться события на Западе, поскольку его караван достиг Хорезма только весной 1218 г. Задумывал ли он войну с хорезмшахом Мухаммадом еще до «Отрарской катастрофы», можно лишь гадать. Во всяком случае, согласно «Сокровенному сказанию», демонстрация не убедила тангутов, давших дерзкий ответ и оставшихся безнаказанными. Причину отсрочки возмездия историки видят в мобилизации монгольских сил на хорезмскую кампанию, вполне доверяя цитированным выше словам Чингис-хана из «Сокровенного сказания» [10, § 256]. Вернувшись в 1225 г. в Монголию, он уже без промедления приступил к подготовке броска на юг. Стычки монголов с тангутами в промежутке между 1218 и 1225 гг. во внимание можно не принимать.

В 1226 г. Чингис-хан отправился в свой последний поход на государство тангутов, чтобы раз и навсегда с ним покончить. Причин для этого было достаточно: и грубый отказ выставить войско, и подначивание кочевников к отделению от Чингис-хана в 1224 г., и заключение в этом же году мира с Цзинь, и прием Шилгаксана-хоны (Чилагэсякуня) – сына разбитого монголами еще в 1218 г. наймана Кучлука, и даже самый факт полунезависимого существования¹⁴. Наконец, если плен Чингис-хана в тангутской державе действительно имел место, за это надо было серьезно поквитаться. В августе 1227 г. великий хан скончался в своем походном лагере на тангутской земле, а вслед за ним, согласно воле Чингис-хана, в небытие был отправлен сложивший оружие последний император Си Ся Вэймин Сянь (1226–1227) со всей своей семьей.

После ликвидации Си Ся приближенные почившего вождя старательно искореняли память о его тангутском плене, и она какое-то время оставалась в устной передаче без возможности попасть на страницы официальных историй. Достаточно вероятно, что разговоры на эту тему сурово пресекались и были чреваты большими неприятностями, ввиду чего довольно скоро это событие стало забываться. Говорить о нем вполголоса могли противники монголов, в том числе оказавшиеся среди них пленные европейцы, которые и поведали эту историю своему собрату по вере – Рубруку. Китайским чиновникам она не была известна, либо до сих пор не обрели более широкую известность их сочинения, в которых о ней сохранилась какая-то память.

Вероятность чжурчжэньского плена Чингис-хана

Теперь кратко рассмотрим вероятность чжурчжэньского плена, которая еще более возрастает, если принять за год рождения Чингис-хана 1155, а не 1162 или 1167. Хронология событий в жизни Тэмучжина, достаточно подробно изложенная в «Сокровенном сказании», тем не менее содержит лакуны, одна из которых могла прийтись на время его пребывания у чжурчжэней, о чем говорилось выше. Смею предположить, что Тэмучжин на самом деле оказался в Цзинь. Как он мог туда попасть? Бежал после проигранной своему побратиму Джамухе битвы, как предположил П. Рачневский? Не исключено. Был пленен на войне? Но о какихлибо столкновениях чжурчжэней с монголами в этот период источники не сообщают. Был захвачен в ходе карательной экспедиции чжурчжэней в степи? Возможно. Они практиковали такие рейды, называвшиеся «сокращением совершеннолетних» [13, с. 70], с целью ослабления кочевников.

А действительно ли юный Тэмучжин бежал от своего тайчжиудского дяди Таргутай-Кирилтуха? Не был ли он вместо этого переправлен им к цзиньскому двору в заложники, как сын пусть и не особенно знатного, но все-таки лидера? Практика заложничества существовала здесь веками, во всяком случае, с эпохи хунну: сыновья кочевых вождей служили при дворе китайских императоров, будучи гарантами лояльности своих отцов. При этом за Великой стеной нередко оказывались потенциально нежелательные элементы, которых отправляли туда буквально на заклание, в нужное время провоцируя расправу нападением на китайскую границу. Источники подчеркивают крайне враждебное отношение Таргутай-Кирилтуха к Тэмучжину, в котором он якобы видел растущего опасного конкурента, но просто убить племянника он не мог, зато никто не препятствовал ему отправить его в стан врага на законных основаниях. Согласно генеалогии, приводящейся у Рашид ад-Дина, цзиньцы враждовали с предками Тэмучжина, поэтому он сам мог быть для них неплохим подарком, но чжурчжэни, видимо, были более хитры, чем тайчжиутский предводитель, и оставили его в качестве возможного противовеса самим же тайчжиутам. Такова была старая китайская политика в отношении «варваров», усвоенная и в сильно синизированной Цзинь. Через несколько лет Тэмучжин вернулся в степи, неся с собой точное знание об обстановке в «Золотой империи» и, быть может, обзаведясь там связями с оппозиционными силами, которые представляла, в первую очередь, киданьская элита. Это помогло ему в дальнейшем сравнительно быстро подорвать мощь Цзинь. Вряд ли случайно в его ближайший круг уже в первые годы XIII в. входили потомки киданьских императоров – братья Елюй Ахай и Елюй Тухуа. Знакомство с ними могло состояться не при дворе Ван-хана, как нередко думают, а раньше. Был ли он у чжурчжэней простым рабом, как говорит китайский дипломат, – вопрос, на который пока нет ответа.

Заключение

Великий монгол мог волею судьбы побывать в застенках и у чжурчжэней, и у тангутов, но официальная историография Монгольской империи намеренно игнорировала эту негативную информацию¹⁵. Включало ли ее когда-то «Сокровенное сказание», мы не знаем. Насколько осторожно надо использовать данные этого памятника, хорошо видно, например, из описания в нем кровопролитной третьей тангутской кампании (1209–1210): «В этот же поход побывали и у народа Хашин (Хэ-син, Си-ся). Когда подступали к его пределам, Хашинский Бурхан, вступив в мирные переговоры, выслал Чингис-хану царевну, по имени Чаха, и предложил свои услуги быть у Чингис-хана правой рукой» [10, § 249]. Как должно следовать из приведенной цитаты, не было ни боев, ни осады тангутской столицы, а император изъявил покорность еще на подступах к его владениям.

Отсутствие какой-либо информации о пребывании Чингис-хана в тангутской или чжурчжэньской неволе в монгольских источниках, а также в официальной историографии Монгольской империи выглядит вполне закономерным. Скорее всего, если бы монгольский владыка побывал в плену и купил свободу ценой каких-то уступок, сведения об этом имели мало шансов сохраниться в источниках, как бросающие тень на деифицированную фигуру великого вождя. Однако молва могла передаваться устно и так дойти до миссионеров и дипломатов, которые не имели причин ее скрывать.

Итак, в итоге можно заключить, что оба сообщения о нахождении Чингис-хана в плену хотя и остаются по-прежнему не доказанными, вполне могли иметь под собой реальную основу, и будем надеяться, что обнаружение аналогичных сведений в других источниках позволит когда-нибудь разгадать эту загадку из биографии «человека тысячелетия».