• Ориенталистика
• 2021 год
• Том 4, № 1

В центре исследования находится Европа и ее ресурсное взаимодействие с другими регионами мира, в первую очередь с восточными. А. М. Эткинд расширяет границы Востока до регионов – поставщиков ресурсов (сначала это были исторический Восток и Европейский Север, потом в их число вошла Америка). Прослеживается смена основных типов ресурсов, поступающих в Европу: древесина и другие необходимые товары, предметы роскоши и зависимости, энергоносители. Показано влияние ресурсообмена на социальные процессы в Европе и на Востоке, а также формирование на этой основе европейской экономической мысли. Особое внимание уделено экологическим проблемам, связанным с ресурсной экономикой.

• аддиктивные средства
• Америка
• Великий шелковый путь
• Великие географические открытия
• Восток
• газ
• Запад
• Европа
• Китай
• нефть
• петрогосударство
• ресурсы
• ресурсная экономика
• специи
• экология
• энергоносители

В случае возникновения разночтений в тексте или расхождений в форматировании между pdf-версией статьи и её html-версией приоритет отдаётся pdf-версии.

In case of any discrepancies in a text or the differences in its layout between the pdf-version of an article and its html-version the priority is given to the pdf-version.

Введение

Интерес к мировым ресурсам и связанным с ними проблемам экологии стал сугубо актуален в мировой научной литературе со второй половины прошлого века (см., например: [1][2][3][4]), когда человечество стало расти гиперболическим путем (см.: [5][6]), начав XX в. всего с 1,5 млрд. Пропорционально росту человечества стало увеличиваться потребление мировых ресурсов и загрязнение окружающей среды. По этому поводу проведено множество исследований, и за последние годы на русский язык был переведен ряд замечательных междисциплинарных монографий, на которые я хотел бы обратить внимание отечественного читателя.

Одна из них, рецензию на которую я поместил в данном журнале в 2019 г., была посвящена естественным, не зависящим от целей человека закономерностям исторического процесса [1]. Другая книга английского историка П. Франкопана [7] связана с историей Шелкового пути, то есть маршрутом обмена ресурсами, идеями и товарами между крайним Западом и Дальним Востоком Евразийского континента. Торговые пути всегда играли решающую роль в развитии цивилизации, вспомнить хотя бы путь «из варяг в греки» и его место в становлении русской государственности. Эту книгу, конечно, надо прочитать и, по возможности, отрецензировать. Другое исследование американского биолога М. Бертнесса [8] посвящено социальной эволюции в контексте взаимовыгодного межвидового сотрудничества. Чтобы рассуждать о закономерностях исторического процесса, эту работу надо иметь в виду. Наконец, книга А. М. Эткинда [9], о которой идет речь сейчас, привлекает внимание тем, что синтезирует все указанные выше направления исследовательского поиска, выделяет периоды ресурсного и товарного обмена между территориями планеты и дает некоторую этическую и социологическую оценку этим процессам. Необходимо добавить, что книга Эткинда «западоцентрична» – как и вся современная мировая конструкция, и в первую очередь необходимо поставить некоторые вопросы: что такое «Восток» и что такое «ресурсы»?

Что такое Восток¹ – в контексте книги А.М.Эткинда? Можно полностью согласиться с мнением арабо-американского историка и культуролога Эдварда Саида о том, что этот вопрос восходит к делению древнегреческого историка Геродота (V в. до н. э.) всего ему известного к тому времени мира на Азию и Европу, на Восток и Запад [10]. Так же, как и в XX в. («холодная война»), в V в до н. э. это деление носило не научный, а чисто политический (в рамках греко-персидских войн) характер. Саид, собственно, и рассматривает процесс того, как чисто политический (т. е. конъюнктурный) термин вошел в научную парадигму. С точки зрения идеологии / ксенофобии этот вопрос (т. е. перевод вненаучного термина в научный лексикон) рассмотрен в работе швейцарского ученого Ги Меттена [11].

Рис. 1. Обложка книги Эткинда А. М. «Природа зла. Сырье и государство»
Fig. 1. Cover of the book by Etkind A. M. The Nature of evil. Raw materials and the state

Можно, вслед за авторами книги «Ориентализм vs ориенталистика» [12], констатировать: «Саид весьма ярко и убедительно продемонстрировал, что знание о Востоке… последние столетия формировавшееся в европейских странах, никогда не было нейтральным по отношению к практике завоевания и подавления, которую Европа осуществляла во взаимоотношениях с “неевропейскими” (прежде всего восточными) культурами и территориями» [13, с. 8]. В этой книге «ориентализм» как идеологическая и политическая позиция противостоит «ориенталистике» как научному направлению. Но весьма непросто понять, в чем последнее заключается.

Можно предположить, что востоковедение (ориенталистика) как научная дисциплина прошло процесс становления в ходе Великих географических открытий европейцев в XV–XVII вв. И до этого времени (начиная с Античности) в Европе были хорошо известны неевропейские и нехристианские страны, культуры, народы². Только что, в 1492 г., закончилась Реконкиста, то есть изгнание мавров-мусульман (и заодно евреев-иудеев) с Пиренейского полуострова или их ассимиляция. Запад, точнее Европа, всегда граничил со странами и народами неевропейского по культуре и религии происхождения. Однако близко знакомые народы (в том числе народы нападающие) были все-таки почти всегда одного исторического, культурного (Античность и Средние века) и религиозного (авраамические религии) корня. Географические открытия показали, что этническая, культурная и религиозная палитра мира гораздо более насыщена.

Как известно, когда Колумб открыл Америку, он искал путь в Индию – эти заблуждения отражаются в географических названиях Ост- и Вест-Индия. Колонии европейских государств охватывали по сути все континенты, но именно Индия была «жемчужиной в короне Британской империи» (Восток – это территория бывших европейских колоний?). Есть еще социально-политический взгляд на понятие «Восток» – это те страны, которые придерживаются иного уклада, чем в Европе, США и странах Британского Содружества наций. Однако есть исключение – Япония к ним явно не относится (хотя она изучается в курсе «востоковедение»). Путаница с понятиями «Восток – Запад» происходит и в головах исследователей, что косвенно отражается в таких, например, названиях, как «Восток на Востоке, в России и на Западе» [14].

А. М. Эткинд, фактически вне своего желания, расширяет (или, напротив, сужает) понятие «Восток» до масштаба ресурсодобывающих стран, в противовес ресурсопотребляющим. Он проводит противопоставления «глобального Севера» и «глобального Юга» именно по этому критерию: «Эта книга евроцентрична и более того, сосредоточена на историческом опыте Северной Евразии, от Англии и Голландии до России. Опыт глобального Юга приобрел доминирующее значение в нашу постмодернистскую, постколониальную и постсоциалистическую эпоху» [9, с. 12]. Таким образом, понятие «Восток» не имеет четкого определения³ : это и географическое / культурное понятие «Азия и Северная Африка за пределами Европы»; и институциональная исследовательская / преподавательская парадигма; и политическая констатация; и страны с «неевропейской» базовой социально-политической моделью; и страны, поставляющие ресурсы на мировой рынок; и регионы, живущие по модели «внутреннего колониализма»⁴ (как Ирландия до 1919–1921 гг.).

Не буду заострять внимание на теоретическом разделении мира по линии «Восток» – «Запад», а сосредоточу внимание на проблемах ресурсов⁵ и их роли в историческом процессе. В мире на сегодняшний день так уж сложилось – ресурсы (включая энергоносители) преимущественно расположены на «Востоке», а их обработка и потребление – на «Западе»⁶. Надо вспомнить и о масштабных миграциях послевоенных десятилетий (преимущественно в направлении Юг–Север), в результате которых огромные массы представителей «Запада» и «Востока» (что бы эти слова ни означали) живут в Европе и США бок о бок, совместно и не всегда бесконфликтно⁷. Иными словами, деление мира на «Восток» и «Запад» пока имеет определенный практический смысл. Рассматривая ресурсные взаимоотношения типа «Восток» – «Запад», я сосредоточусь на нескольких темах: необходимые товары; предметы роскоши; товары, вызывающие привыкание и зависимость; энергоносители. Все это в той или иной мере поставлялось и поставляется в Европу с Востока – во всех пониманиях этого слова.

1. Необходимые товары и предметы роскоши. Так уж вышло, что Европа – небольшой регион Евразии, или огромный полуостров, лежащий в зоне субтропического, умеренного и холодного климата, относительно бедный природными ресурсами, стал в последние 400–200 лет центром (или его провозгласили таковым!) мирового исторического процесса. Причем по ряду показателей производства и культуры Китай опережал Европу еще в XVIII в. Уже давно Запад стал привлекать ресурсы Востока – когда не хватало собственных или когда соответствующих ресурсов не было вовсе.

С. М. Эткинд начинает свою книгу с экскурса в биологию и энергетику человека – он необходим для понимания человеческой мотивации, в том числе и для динамики привлекаемых извне ресурсов. «Для физического выживания человек должен потреблять от 2000 до 4000 килокалорий в день. <…> Чтобы произвести одну килокалорию мяса, животные потребляют десять килокалорий травы. Поэтому чтобы произвести дневную порцию современной диеты, богатой мясом, уходит примерно 10 000 килокалорий солнечной энергии. Сначала человек использовал только свои мускулы, чтобы перевести энергию еды в энергию работы. Использование огня, ветра, ископаемого топлива и сжигающих его машин многократно увеличило расход энергии человеком. В Древнем Риме освоение непищевой энергии доходило до 25 000 калорий (килокалорий? – Л. П.) на человека в день. В современном мире потребление энергии на человека составляет 50 000 ккал. в день, а в развитых странах доходит до 230 000. Оно продолжает экспоненциально расти»⁸ [9, с. 19].

Из этого текста логически следует, что в наиболее выгодной для человека энергетической ситуации находятся регионы с лучшей инсоляцией, т. е. тропические. Эта логика есть логика всей человеческой истории и цивилизации – постоянное возрастание потребления энергии⁹. Сейчас, правда, отказываются от чрезмерного индивидуального потребления пищевых калорий (отказаться можно лишь от того, что есть!), но потребление сопутствующих, не необходимых для жизни, «вторичных» энергокалорий только растет.

Первым по важности импортом стран европейского античного и средневекового мира стал импорт древесины как горючего материала с Севера, а вторым – древесины и дегтя для кораблестроения. Параллельно шла колонизация северных территорий, богатых лесом. «Викинги производили деготь в индустриальных масштабах, по 300 литров зараз; двух таких закладок (в ямах для перегона дегтя¹⁰ из сосновой или березовой коры. – Л. П.) хватало на обмазку одной ладьи. Дегтем пропитывали паруса, которые викинги делали из шерсти» [9, с. 27]. Похоже, что именно лесам и дегтю викинги были обязаны своему триумфальному, но кратковременному шествию по Европе¹¹.

Вот еще одна цитата о роли леса в становлении европейской цивилизации: «Почти половина португальского флота была построена в Бразилии… Выплавка чугуна и железа, как и изготовление пороха, требовала огромных запасов дров или древесного угля. <…> Обилие дров было одной из причин успеха металлургии в Пруссии, Швеции и России; их дефицит был одной из причин упадка Венеции, а потом и Оттоманской империи» [9, с. 29]. Похоже, что роль Востока как первоначального поставщика важнейших / стратегических ресурсов в становлении европейских государств изначально играл Европейский Север. Но не следует забывать, что для Древнего Рима экзотические ресурсы поставляли Африка и Азия, а основным источником сельскохозяйственной продукции (зерновых) был Египет¹².

Таким образом, европейская цивилизация становилась и росла во многом на заимствованной ресурсной основе. Впрочем, это можно сказать не только о Древнем Риме, но и о Древней Греции с ее системой колоний. Вероятно, это можно распространить и на все цивилизации мира. Разница в том, что такая ситуация сохранилась до настоящего времени: речь идет о различного рода ресурсных войнах. Закончить этот раздел из далекого ресурсного прошлого, из тех времен, когда отдельные регионы Европы с ресурсной точки зрения являлись «Востоком», хочу цитатой автора: «Вырубая леса в течение долгих тысячелетий, европейская цивилизация освоила гигантские пространства от Рима до Лондона и потом до Санкт-Петербурга. То была обреченная погоня за сырьем – порочный круг, характерный для освоения всех невозобновляемых ресурсов: нельзя зависеть от того, что уничтожаешь» [9, с. 34] (курсив мой. – Л. П.).

Несколько глав в книге А. М. Эткинда связаны с торговлей зерном, мясом, пушниной, рыбой и рыбными продуктами, а также с картофелем. По большей части – с ресурсной точки зрения – эта часть книги связана с эксплуатацией природных богатств «европейского Востока» и «американского Востока», которая сыграла заметную роль в европейской истории.

Как и в России, в Европе распространение культуры картофеля встретило массовое сопротивление населения, но уже к XVII в., например в Ирландии, которая только что была завоевана англичанами, посевы картофеля приобрели массовый характер. Сказались и преимущества этой сельскохозяйственной культуры. «…Ирландцы… обнаружили… стратегическое превосходство картофеля: неприятель вытаптывал поля и грабил амбары с зерном, но картофель оставался в земле и ждал хозяина. Им трудно торговать, но он кормил хозяина с меньшего участка земли, чем пшеница; считалось, что акр картофеля может кормить десять человек, а не двух-трех, как акр пшеницы» [9, с. 60–61]. Другим важным заимствованием из Америки («Востока» с ресурсной точки зрения) была зерновая культура – кукуруза¹³.

Одной из важнейших для Европы зерновых культур, привозимых с Востока по Великому шелковому пути¹⁴, был рис¹⁵, или «сарацинское пшено», как его называли в России. Другими важными «восточными» товарами были шелк¹⁶ и чай¹⁷. Скорее всего, они – рис, чай и шелк¹⁸ – были тремя важнейшими предметами роскоши, с которыми была хорошо знакома средневековая Европа, вывозившая их с Востока (а с VI в. – из Византии). Следует отметить, что торговля по Великому шелковому пути происходила между двумя важнейшими и древнейшими в Евразии центрами цивилизации, причем довольно рано этот торговый маршрут начал контролироваться «посредниками» – кочевыми империями типа Золотой Орды (см.: [8, с. 108]). Может быть, это была одна из важнейших причин Великих географических открытий, совершенных европейцами.

Но сейчас важнейшим ресурсом является вода, и ее нехватка ставит именно страны Востока в зависимость от поставок продовольствия. Известно, во многих внутренних конфликтах (например, в Сирии) существенную роль играет дефицит пресной воды [16] (также см.: [17]). Как пишут О. Власова и ее коллеги из журнала «Эксперт», многие жители Земли, особенно в экономически слаборазвитых регионах, уже находятся на краю голода и вынуждены импортировать продовольствие. «О сокращении собственного производства в связи с недостатком пресной воды и об увеличении импорта в страну объявила Саудовская Аравия. Нехватка пресной воды ограничивает развитие производства в крупнейших странах-потребителях – Индии и Китае» [18, с. 29]. И все это несмотря на огромные аграрные субсидии во всем мире, включая Китай: «…в 2012-м аграрные субсидии мира оценивались в полтриллиона» [9, с. 69]. При этом во многих странах сельскохозяйственные угодья используются не для производства продовольствия, а для выращивания культур для производства топлива – этанола (кукуруза, рапс и т. д.)¹⁹.

2. Товары, вызывающие привычку или зависимость. В отличие от соли, необходимой для любого живого организма (но потребляемой в пределах нормы), «…есть и другие виды ресурсов, такие как сахар. Человек или страна могут потреблять их неограниченно, почти бесконечно… Рост предложения вызывает еще больший спрос внутри той же самой популяции потребителей. Я буду называть такие виды сырья аддиктивными, или наркотическими». «История знает много таких ресурсов: это не только сахар и производимый из него алкоголь, но и табак, кофе, чай, шоколад и, наконец, опиум. Все они создавали у потребителя род наркотической зависимости…». «Все они стали распространяться в Европе в колониальную эпоху, познавшую географические открытия, имперские войны и дальнюю торговлю. В течение трех столетий эти наркотические снадобья, от чая до опиума, составляли самую большую группу в международной торговле» [9, с. 110–111]²⁰.

Сахар в то время добывался из сахарного тростника, который растет только в тропиках. Сахарный тростник – эндемичная культура для Новой Гвинеи, но она стала культивироваться в Индии с V в. н.э., там же придумали и обработку сахарного тростника для получения сахара²¹. «Сахар был одним из предметов восточной роскоши; по Шелковому пути сахар привозили на караванах из Персии вместе с шелком и жемчугами. Арабы культивировали сахарный тростник в странах Магриба и в Испании. Первое упоминание сахара в Венеции датируется 996 годом; до этого европейцы не знали сахара, и единственным источником сладости в пище был мед. В Средние века сахарные головы ценились на вес золота…». Однако Колумб, тесть которого был сахарным плантатором на о. Мадейра, во время своего второго путешествия в Америку привез сахарный тростник на о. Гаити (тогда Сан-Доминго). С тех пор эта культура «переселилась» из Ост-Индии в Вест-Индию, а с 1509 г. для работы на сахарных плантациях стали закупать африканских рабов [9, с. 116–117].

Сахар был первым, но не единственным колониальным товаром, поставлявшимся «новым Востоком» в Европу. Были и такие товары, производившиеся на вывоз и требующие новых партий рабов, как «…индиго, табак, хлопок, какао. Как и сахар, все это предметы роскоши, которые раньше не были известны в Европе. Они воспринимались как символы современности, прогресса, богатой городской жизни… Для обеспечения прогресса требовались многие тысячи черных рабов» [9, с. 117]. Как писал в свое время французский антрополог К. Леви-Строс, Европа и Запад в целом построены из материала колоний. «К 1750 году самые бедные работницы сельской Англии пили чай с сахаром» [9, с. 118], иными словами, колониальная торговля с «Востоком» в прямом смысле слова подсластила жизнь среднему европейцу.

Впрочем, «эра сахара» как важнейшего «колониального товара» продлилась относительно недолго, и это было связано с двумя событиями. Во-первых, с восстанием рабов на французском Гаити в 1791 г., одном из важнейших поставщиков сахара на европейские рынки. Восстание было результатом Великой французской революции, но подавить его Наполеону не удалось, и в 1804 г. остров объявил о независимости. Во-вторых, – и это самое главное – уже в начале XVIII в. в Германии (Силезии и Пруссии) сахар научились делать из свеклы, а к началу XIX в. путем селекции содержание сахара в свекле довели до 20%, как в сахарном тростнике, она и легла в основу нового мирового рынка сахара. В результате «источник самых больших богатств мира, сахарные острова стали одним из беднейших его регионов» [9, с. 132–133] (о процессе деградации о. Гаити см.: [1, с. 158–186]).

Наркотические вещества издавна были известны человечеству (см.: [8, с. 210–227])²². Таковыми традиционно в Европе выступали конопля²³ и грибы-галлюциногены. Но вот появился опиум, то есть сок незрелых коробочек дикого мака²⁴, и наркомания стала распространяться в регионе. «Сок содержит алкалоиды, которые действуют на нервную систему человека, подавляя одни центры и возбуждая другие. Он дает наслаждение и создает зависимость… Наслаждение опиумом имеет социальный характер: человек получает больше удовольствия, потребляя это вещество вместе с другими людьми, которые получают сходное удовольствие» [9, с. 135].

Мак распространен во многих регионах мира: в Южной Европе, Азии и Африке. Его доместикация повысила в нем содержание наркотического вещества, но «…неясно, почему в XVII–XIX веках опиум в огромных количествах и за очень большие деньги доставлялся из Индии в Китай, хотя природные условия не мешали возделывать его в Китае, что в конце этого периода и произошло. <…> В Индии мак не порождал особых проблем… В Китае, наоборот, опиум вызвал эпидемию, погубив десятки миллионов и едва не уничтожив само государство» [9, с. 136–137].

Продажу опиума в Китае начала голландская компания Восточной Индии, которая в 1760-х гг. монополизировала этот промысел. Потом за дело принялись британцы: «В начале XIX века опиум был вторым, после земельного налога, источником доходов Британской Индии, самой большой статьей ее экспорта и самой большой статьей китайского импорта». При этом в самой Европе в то время опиум использовался преимущественно как лекарство (от болей, лихорадки и меланхолии), а не как наркотик [9, с. 137].

Ост-Индская компания стремилась увеличить товарность и прибыльность опиумной торговли. Так как в самой Британии в это время происходила промышленная революция (которая в первую очередь затронула ткачество), а поставки хлопка происходили из США, и в 1700 г. британский парламент запретил поставки индийской ткани с цветным рисунком (калико), то Ост-Индская компания сосредоточилась на торговле опиумом: в 1750 г. Индия производила четверть мирового объема этого наркотика. «Для Лондона смысл индийской деиндустриализации состоял не только в охране текстильной индустрии в имперском центре, но еще и в стимулировании производства более выгодных видов сырья – опиума и чая» [9, с. 138–139]. При этом Европа уже привыкла к чаю, а расплачиваться за него приходилось драгоценными металлами.

Меркантилизм, царивший в те годы как базовая экономическая теория, заботился об активном балансе внешней торговли, но драгоценные металлы постоянно утекали из Европы в Азию, особенно в Китай. «Индийский опиум в обмен на китайские товары» – этот девиз стал стратегией Ост-Индской компании. Ведь «главный продукт британского экспорта, шерсть, в Китае был не нужен» [9, с. 139]. В 1799 г. китайское правительство издало первый указ, объявлявший опиум всемирным злом и провозгласивший борьбу с ним: наркотической зависимостью страдало уже 10% населения, и резко углублялось социальное расслоение (и это в конфуцианском государстве!).

Началась война китайской бюрократии против опиума (второй опиумный указ 1839 г.) – в результате Британия объявила войну Китаю (Опиумные войны) и выиграла ее. Опиум стал распространяться еще шире, так как подешевел. В ответ вспыхнуло Восстание тайпинов (1850–1864): «Восстание тайпинов было гигантской катастрофой… это была гражданская война, охватившая большую часть государства. Многие миллионы погибли от голода или в боях; другие миллионы эмигрировали, заселяя Юго-Восточную Азию». «В конце XX века доля наркотиков в обороте мировой торговли составляла 8% – больше доли железа. И большая часть этой торговли состояла из опиума и его производных» [9, с. 141–144]. Следующим мировым центром производства опиатов стал Таиланд, а сейчас важнейшим является Афганистан. Надо отметить, что теперь нелегальный оборот наркотиков криминализирован.

Другой важной статьей европейского импорта стали специи и приправы, которых в Европе почти не было, за исключением лука, чеснока, горчицы, хрена и некоторых огородных трав. Но об этом в книге А. М. Эткинда почти не говорится, поэтому расскажу сам коротко, ссылаясь на другие работы. Специи – особый вид растений, у которых «…естественный отбор нашел… способ помочь им справляться с врагами и болезнями: превращение метаболических побочных продуктов в защитные соединения. <…> Они (т. е. вторичные метаболиты. – Л. П.) варьируют от предотвращения болезней простых соединений до очень специфических аналогов гормонов, убивающих или останавливающих развитие потребляющих растения животных и до смертоносных токсинов и ядов» [8, с. 231] (в целом о специях см. в этом же издании: [8, с. 227– 250]).

Иными словами, специи не только улучшают вкус блюд, но и становятся своеобразным консервантом для долгого хранения продуктов. Большая часть современных специй имеет тропическое происхождение и широко используется в кухнях таких стран, как Индия, Китай, Мексика и т. д. Торговля Европы специями с «азиатским Востоком» существовала с древности по Шелковому пути. Так, это показывает пример Сасанидской империи (первые века н. э.), когда «был издан общеимперский эдикт, устанавливающий цены… на предметы роскоши, такие, как кунжутное семя, тмин, хрен и корица» [7, с. 49]. В позднем Cредневековье богатого человека в Голландии называли «мешок с перцем».

Суммируя свой «сахарный / наркотический» раздел, А. М. Эткинд приходит к следующим обобщениям: «…богатство этого мира строилось и строится на наркотических видах сырья. Капитал является превращенной формой наркотических ресурсов… Вместе с табаком сахар – один из первых наркотических ресурсов и самый массовый из них. Ничто так не приучило современного человека к бесконечному потреблению, как сахар и наркотики, из него производимые; по темпам роста и характеру привыкания с ними сравнится только нефть. <…> Прибыль от этого сахара, а также табака, чая, какао, кофе и опиума стимулировала работорговлю, колониальные захваты и войны. Но эти же аддиктивные снадобья поощряли выход деревенских домохозяйств из “идиотизма сельской жизни”… Зерно создало крестьянина, текстиль создал пролетария. Буржуа был сотворен чаем с сахаром» [9, с. 119]. «В XVIII в. чай стали пить с сахаром, и эта комбинация была, возможно, самым большим маркетинговым успехом в истории. Голландцы начали привозить чай из Индии; но настоящего размаха эта торговля достигла в 1720-х, когда европейцы сумели открыть для торговли китайский Кантон» [9, с. 122] (подробнее см. там же: [9, с. 128–130]).

Колониальная торговля порождала моду на «все восточное»: «Увлечение людей Просвещения загадочным Востоком было противоположно ориентализму, как его описал Эдвард Саид; то было искреннее преклонение перед ценностью, мастерством и плодами чужой культуры» [9, с. 278]. Очевидно, что идея «отсталости» появилась позже. При этом жизнь в Европе и странах «европейского мира» изменилась кардинально: «на рубеже XVIII века в центрах Западной Европы впервые появилась городская жизнь в современном ее понимании – кафе и чайные, театры, отели и магазины. Местные товары продавались на городских рынках, магазины занимались торговлей колониальными товарами. <…> Все это стало возможным благодаря взаимодействию новой экономики со старыми видами сырья, которые тоже становились общедоступными – льном (скатерти, простыни, занавеси), оловом и серебряным сплавом (посуда), деревом (мебель), бумагой (газеты) и т. д.». Однако, отмечает автор, «бесконечные удовольствия, полученные от наркотических средств в Северном полушарии, были обеспечены неисчислимым количеством страданий и труда на плантациях Южного полушария…» [9, с. 148–149].

3. Энергоносители. Придется пропустить «интеллектуальную историю» обмена ресурсами между Европой и Востоком, то есть европейские экономические идеи по этому поводу (часть 2 книги; ее содержание будет частично освещено в дальнейшем – «почему сырье зло»). Они достаточно интересны, но во многом сформулированы в рамках «колониальной парадигмы».

Обратимся теперь к энергоресурсам, то есть к части 3 работы А. М. Эткинда. Энергия – универсальная и конечная цена всего²⁵. Но все живое использует вторичную, преобразованную энергию Большого взрыва, в частности, солнечную энергию (и немного энергию недр Земли). Растения делают это за счет хлорофилла, то есть преобразуют солнечную энергию в органические вещества, а животные используют органические вещества для собственной жизни и развития. Человек использует энергию для работы, то есть для создания технических устройств и конечного продукта потребления. Выше (со ссылкой на А. М. Эткинда) было сказано, что современный человек использует значительно больше энергии, чем необходимо для его непосредственного физического выживания. Это и есть «прогресс».

Сейчас главными типами энергоресурсов являются углеводороды (нефть и природный газ) – об их использовании в древности см. у Эткинда: [9, с. 416–423]. Гидроэнергетика, солнечные батареи²⁶, атомная и водородная²⁷ энергия имеют пока вспомогательный характер. Многие возобновляемые виды энергии развиваются, причем в истории уже зафиксирован целый ряд энергетических переходов²⁸. Согласно «Прогнозу развития энергетики мира и России 2019» [22, с. 61], на среднесрочную перспективу кардинальных изменений в энергобалансе мира может и не произойти²⁹. То есть до 2040-х гг. мир будет основательно зависеть от углеводородов. Теперь вернемся к книге Эткинда.

Человечество давно знакомо с углеводородами во всех формах, но нефть и газ в качестве базовых энергоносителей стали использоваться относительно недавно: первая нефтяная скважина заработала в 1850-х гг. в Пенсильвании (США); «русская» (бакинская) нефть появилась в 1860-х гг. в силу ряда преимуществ. «Нефть жидкая, в этом главное отличие ее от угля; поэтому ее легко транспортировать, она не гниет и не впитывает влагу. <…> Единица нефтяной энергии менее трудоемка, чем единица угольной. <…> …Крайняя неравномерность нефти в пространстве благоприятствует корпоративным монополиям, международным картелям и, наконец, целым государствам, которые специализируются на нефтяном промысле (курсив мой. – Л. П.)». Главный недостаток нефти и газа (для хранения и транспортировки. – Л. П.) – их исключительная горючесть, что требует значительных издержек на безопасность, в том числе и защиту от террористических актов. Нефть и природный газ – важнейшие современные богатства: «В денежном выражении нефтью торгуют сейчас в десять раз больше, чем золотом, и намного больше, чем любым другим сырьем или товаром» [9, с. 412–413].

Нефть и позже газ стали важнейшими причинами международной нестабильности и конфликтов: «Первая мировая война началась не из-за нефтеносных районов, но ее итог зависел от доступа к нефти. Для участников Второй мировой войны нефть была одним из главных трофеев; холодная война продолжала перераспределять нефтяные доходы от частных производителей к государствам, и очагами напряженности были нефтеносные районы Ближнего Востока, Африки и Южной Америки». Дело в том, что запасы нефти в мире распространены весьма неравномерно: всего 5% нефтяных месторождений содержат 95% нефти. Но недостаточно только найти и добыть нефть, надо ее еще обработать и доставить потребителю³⁰, то есть затратить энергию. С начала XX в. эта доля «использования энергии для производства энергии» увеличилась с 1 до 20%, то есть в 20 раз [9, с. 413–415]. Вот почему многие бедные страны, имеющие нефтяное богатство, не могут его самостоятельно разрабатывать. Кстати, эта трудность связана с любым «энергетическим переходом». Использование нефти в качестве топлива значительно вреднее экологически, чем газа.

По иронии судьбы, основные мировые запасы углеводородов сосредоточены на «Востоке» и «Юге». Сейчас разведанные мировые запасы нефти составляют 1,7 трлн баррелей, а в России – 106 млрд барр. Россия, шестая страна в мире по доказанным запасам нефти, в 2019 г. добыла 554 млн т. (вторая по добыче страна после Саудовской Аравии). При существующих темпах добычи и потребления нефти ее доказанных мировых запасов хватит на 50 лет³¹. Мировые запасы природного газа составляют 196,9 трлн кубометров. Россия имеет наибольший запас (19,8% от мировых), далее идут Иран, Катар, Туркмения. В 2019 г. Россия добыла 738 млрд кубометров газа. При современных темпах добычи и потребления имеющихся мировых запасов нефти и газа хватит примерно на 56 лет³². Таким образом, эпоха «углеводородных ресурсов» заканчивается, и пока непонятно, что придет ей на смену.

4. Почему ресурсы это зло? Зло не сами по себе ресурсы – и об этом книга А. М. Эткинда, – а ресурсная экономика³³, которая основана на истреблении собственной базы по принципу положительной обратной связи. Если для доклассового общества изъятие из природы 10–20% биоты (в зависимости от климатических и географических условий) было нормой, так как это не препятствовало восстановлению биоценозов, то позже, со становлением производящего хозяйства и классового общества, этот процесс борьбы со средой усилился. Целые регионы мира стали непригодны для жизни, и их уже никогда не восстановить в первозданном виде.

«…Никто не подготовил нас к парадоксальному эффекту ресурсной экономики – порочному кругу, в котором государство охраняет ресурс, монополизирует торговлю, поощряет потребление и расширяет добычу (курсив мой. – Л. П.). Хотя человеческий капитал в этой среде необратимо разрушается, сырьевые зависимости расширяют сферу политического действия, выводя ее за пределы классических формул. <…> Энергетическое присвоение началось с того, чем оно скорее всего и закончится: с технологий, использовавших солнце для питания и ветер для движения» [9, с. 383]. Пока до этого еще относительно далеко, но главное теперь в международной торговле и ресурсной политике, это «ресурс ресурсов», или энергоносители. И еще климат планеты, на которой мы живем.

Но как это сказалось на человеческом сообществе? Ответ на этот вопрос напрашивается моментально: потому что за ресурсы надо бороться / воевать. Привлечение чужих ресурсов (и особенно за бесценок) – вещь поощряемая и достойная. Торговля / обмен между различными обществами всегда строился по принципу: «Отдай то, чего у тебя много за то, чего у тебя нет». Но это только в истоках; позже стал главенствовать иной принцип: «Отдай то, что у тебя есть, за то, что мы тебе дадим / навяжем». Так можно оценивать результат Опиумных войн в Китае и все колониальные и постколониальные действия европейцев в XVIII–XXI вв.

Более того, уже прогнозируется схватка за ресурсы космического пространства, например Луны. Туда экстраполируются современные ресурсные войны. Так, хотя с 1967 г. действует международный договор о космосе, но уже с 2015 г. США и некоторые европейские страны пытаются застолбить свое единоличное право на разработку космических ресурсов [23]. Хочется надеяться, что при дележе космических ресурсов человечество придет к разумному компромиссу, а потом это правило обратит и на ресурсы Земли.

Борьба за ресурсы сказалась и на европейской экономической науке, которая фактически легализовала ее. «У Геродота картина мира похожа на ресурсную карту. Две враждовавшие империи вместе составляли центр обитаемого мира; а окраины ойкумены снабжали этот центр своими экзотическими плодами, тем более ценными, чем они были дальше» [9, с. 267]. Таково представление о древнейшей экономической концепции: передвижение ресурсов / товаров с периферии в центр обитаемого мира.

Но здесь играет свою роль так называемый «эффект масштабирования», когда «увеличение производства ведет к увеличению производительности», т. е. «…ресурсы для человека – условия его свободы и пути новых зависимостей. Увеличивая их потребление, умножая способы их добычи и переработки, он овладевал чужой природой и изменял собственную»; «сотворенная природа всегда больше природы пользуемой; но благодаря техническому прогрессу они все больше совпадают между собой» [9, с. 269–270]. Слова А. М. Эткинда можно интерпретировать следующим образом: человек сам поставил себя в жесткую зависимость от природных ресурсов; с течением времени эта зависимость увеличивается, так как, во-первых, изменяет саму природу человека, а во-вторых, уменьшает ресурсное разнообразие мира; наконец, это процесс самовозрастающий, так как действует по принципу положительной обратной связи. Это, собственно говоря, подобно наркозависимости, которая не является законом природы: «Если у природы есть замысел, он нигде не совпадает с замыслом человека; именно поэтому ее замысел так трудно понять» [9, с. 271].

Но сырье еще и соблазн – в этом смысл нескольких тысячелетий сырьевой экономики. Речь не только о наркотических веществах, которые входят в эту категорию. И не только о преступности, которую порождает сырьевой доход (см. о нарушениях антитрестовского законодательства в США Рокфеллером: [9, с. 417]). И даже не о том, что эксплуатация ресурсов ведет к социальной напряженности в обществе (см. о бакинских забастовках 1905 г. и о том, что это было образцом для установления советской власти [9, с. 421]). «Век Просвещения был временем воспитания желания – предпочтений, вкусов и навыков массового потребления. Экзотические предметы роскоши, поступавшие с Востока… становились продуктами элитного спроса в странах Запада» [9, с. 274].

Отсюда к настоящему времени выросли такие социально-экономические и психологические явления, как мода («род монополии» [9, с. 276]), престижное потребление, массовое общество с его теориями «восстания масс», «среднего класса» и «мозаичного (клипового) сознания». Особо надо сказать о престижном / демонстративном потреблении. Эта теория принадлежит американскому социологу Торстейну Веблену (книга «Теория праздного класса» [24]), и заключается она в том, что производятся «расточительные траты на товары или услуги с преимущественной целью продемонстрировать собственное богатство. С точки зрения демонстративного потребителя, такое поведение служит средством достижения или поддержки определенного социального статуса»³⁴.

«Такой спрос надо было создать, это зависело от образования и культурного уровня: у дикарей нет спроса на предметы роскоши, не хватает его и у крестьян» [9, с. 275]. Это относится и ко всем вышеназванным феноменам, ведущим к расходованию ресурсов сверх необходимого для жизни. Впрочем, это относится и к межгосударственным отношениям, где престиж в указанном выше понимании играет скорее негативную роль.

Некоторые европейские мыслители критиковали ресурсную экономику и главное – ее социальные последствия в виде роскоши (например, Бернар Мандевиль в «Басне о пчелах» (1705)). Но в целом ее приветствовала социальная мысль. Например, Дэвид Юм в середине XVIII в. считал, что дальняя торговля и связанная с ней роскошь заставляют крестьянина трудиться интенсивнее, производя избыточный для своей жизни продукт. Но он также предостерегал, что торговля создает неравенство, а это ослабляет государство [9, с. 278–281]. С различением базовых компонентов экономического роста – сырье и труд – связаны многие европейские экономические теории. Так, теория «замещенного / призрачного акра» (Кантильон) предполагает, что «если одна страна обменивает свой труд на сырье другой страны, то первая страна имеет “преимущество, потому что она как бы кормит своих жителей за чужой счет”» [9, с. 322, 401–404]. В конечном счете это теоретическое обоснование создания системы колониализма.

Важны здесь следующие замечания А. М. Эткинда. «…На мой взгляд, экономисты смешивают два типа экстрактивного государства³⁵ – такое, которое зависит от труда населения (например, аграрное), и такое, которое зависит от добычи природных ресурсов. <…> В ресурсозависимой экономике не работает трудовая теория стоимости: цена на сырье не зависит от труда, затраченного на его добычу. Она зависит от монополии на это сырье». А. М. Эткинд продолжает: «Я полагаю, что сырьевая зависимость формирует третий тип государства… я называю его паразитическим. <…> Паразитическое государство собирает свои средства не в виде налогов с населения, а в виде прямой ренты, поступающей от добычи и торговли естественным ресурсом» [9, с. 283–284].

Теория «петрогосударства» основана на следующем заключении: «нефть давала сверхприбыль потому, что себестоимость добычи оставалась загадкой. <…> Нефть была первым массовым ресурсом, в добыче которого царила власть экспертов, недоступная публичному контролю» [9, с. 426]. Я думаю, что в этом высказывании есть определенное недопонимание ресурсной / экспертной экономики. Оно основано на том, что автор не совсем понял свои же тезисы, изложенные на с. 19. А именно, что в каждой полученной калории энергии содержатся калории затраченного ранее и сопутствующего труда. Поэтому себестоимость как таковую учесть невозможно, и заработная плата как важнейшая часть себестоимости – это фикция³⁶. Как считал К. Маркс, платят за работу столько, сколько могут себе позволить работодатели, – чтобы работники не перемерли, не бунтовали, но воспроизводились бы в том же качестве. Но теории подобного рода не учитывали необходимости роста человеческого капитала. Так что трудовая теория стоимости не работает во всей мировой экономике, а не только в «паразитическом государстве». Отсюда тот феномен, который мы наблюдали последние десятилетия, – перевод производств в страны с низкой заработной платой (см., например: [25]). Кстати, это же относится и к среднему классу, чьи доходы стали сокращаться.

Важнейшая для общества угроза зависимости от нефти состоит в ценовых шоках, так как поставки волатильны, а инфраструктуры их доставки, хранения и переработки конечны в каждый данный момент времени [9, с. 428]. Так, в начале 2020 г. спрос на нефть значительно упал, а нефтехранилища продолжали наполняться. Или вспомним 1973 г., когда Саудовская Аравия взвинтила цены на сырую нефть, что сильно изменило экономику и всю жизнь западных обществ.

Из этого следует еще одна зависимость от энергоресурсов – неожиданное изменение / нарушение планов государственного развития. «Под будущие прибыли государство занимало еще большие деньги: умножая доходы от добычи, финансовый рост усугублял грядущие кризисы» за счет плохого управления имеющимися доходами [9, с. 429] (подробнее: [9, с. 430–437]). В результате такой политики обогащение элит нередко приводит к социальным кризисам, так как «нефть ставит в зависимость почти всех», а большинство граждан переходит в зависимость от государства. Многие отрасли становятся дотационными, впрочем, это характерно для многих государств. Эта ситуация плотной зависимости развития государства от нефтедоходов, то есть от ресурсов, а не от труда, описана в литературе как «голландская болезнь».

Вероятно, важнейшими негативными последствиями «ресурсной экономики», особенно основанной на углеводородах, становятся сокращение ресурсов и последствия экологические (об этом см.: [9, с. 459–481]). Мировая общественность забила по этому поводу тревогу еще в 1970–1980-х гг. (о деятельности Римского клуба см.: [3, а также 2][4]). Да, все мы ощущаем изменение климата («глобальное потепление»), но не всегда понятно, связано это с деятельностью человека или с неизвестными природными процессами: ведь был же в Северном полушарии так называемый малый ледниковый период, который точно не мог быть спровоцирован хозяйственной деятельностью человека³⁷. И здесь вновь надо сослаться на фундаментальное мнение М. Бертнесса: «Мы долго не замечали, насколько взаимосвязаны наши среды обитания и мир, несмотря на то, что эти взаимосвязи создали наш доминирующий вид. <…> …С развитием человеческих технологий, распространением цивилизации и ростом численности населения возросли также наши способности к разрушению взаимосвязанной сети жизни на Земле» [8, с. 306–307].

Важную роль играет численность населения планеты как потребителя ресурсов. К началу XX в. она составляла приблизительно 1,5 млрд человек. Сейчас, в начале XXI в., она зашкаливает за 7,7 млрд, а по прогнозам, через некоторое время стабилизируется на уровне 12–13 млрд, так как «…ежедневно население Земли растет на 250 тыс. человек, и этот прирост практически весь приходится на развивающиеся страны» [5, с. 18–19]. И тут мы входим в некое подобие «мальтузианской ловушки», но с отрицательным знаком: речь идет о различии между «демографической революцией» и «демографическим переходом» (об этих терминах см.: [6]).

Суть дела в том, что на определенном этапе развития общества действуют в большей мере популяционные закономерности – условно: чем шире «кормовая база», тем больше рождаемость. Далее начинает доминировать чисто социальная закономерность, связанная не с количеством рождений, а с качеством воспитания и образования потомков. Рождаемость уменьшается или даже становится отрицательной. Эффект так называемого «среднего класса».

На этом перепутье находится сейчас мир как целое. Понятно, что необходимо перераспределять средства в бедные страны – это наиболее надежный способ уменьшить прирост человечества, хотя такая политика будет порождать коррупцию и национальный эгоизм. Надо избавиться от излишнего и престижного потребления в странах «первого мира». Но как это сделать? Какой вменяемый политик провозгласит подобный лозунг? Есть и другая проблема, связанная с уже назревшим глобальным «переходом». Она заключается в том, что «новые источники энергии всегда дороже старых» [9, с. 448], то есть затраты на более экологичную экономику будут очень высоки: как, например, для транспортировки с Луны гелия-3, так и для создания и массового производства солнечных батарей с высоким КПД. И для всего этого придется использовать старый тип энергоносителей, запас которых ограничен. Без разумной международной кооперации такие глобальные проблемы не решить.

Заключение

Человечество как вид возникло в тропиках, в зоне высокой инсоляции, где поступающей солнечной энергии вполне достаточно для естественного выживания. Но постепенно, разрастаясь, отдельные виды рода Homo расселялись по планете, переходя в менее благоприятные условия. Древнейшие цивилизации (производящее хозяйство и государственность) возникли в субтропиках, где наличные биоресурсы более скудные, и группам, для того чтобы выжить и развиваться, требуется прилагать больше усилий и изобретательности. Это такие регионы, как Плодородный полумесяц (территория Южного Ирака, Леванта и Северного Египта), Северная Индия, долина реки Хуанхэ, Мексика и побережье Чили и Перу. Здесь сложились первичные цивилизации, схожие и различные. Но пальму первенства переняла Европа, где возникла индустриальная цивилизация.

Надо в контексте данной работы понять, почему так произошло. Ведь по многим параметрам Восток (и особенно Китай) вплоть до XVIII в. опережал Европу (например, уже в средневековом Китае попутный газ использовался в промышленных целях). Но почему же страны Востока стали колониями и полуколониями европейских государств, а не наоборот? Ведь именно в Китае начались Великие географические открытия – за несколько десятилетий до того, как они начались в Европе. Китайцы на своих кораблях, превышающих по грузоподъемности европейские суда, раньше достигли Персидского залива, Красного моря и Восточной Африки³⁸. При этом экспансии европейцев способствовали такие китайские изобретения, как компас и порох.

Я думаю, дело тут в том, что в Европе, в том числе и по причине бедности ресурсами, возникла уникальная ментальная ситуация, позволяющая постоянно переводить теоретические знания в технологии, и тем самым эффективнее использовать ресурсы, в том числе и человеческие. Техническая цивилизация породила особый способ эффективного использования технологий и ресурсов, называемый капитализмом. Он основан на том, что по-русски называется «лихвой», то есть на ссудном проценте³⁹, осуждаемом всеми традиционными религиями. Не так важно, что мы называем Востоком: страны и народы определенных регионов и принадлежащие к конкретным культурам; страны, поставляющие ресурсы для переработки и потребления; страны, отставшие в технологическом развитии.

Сейчас весь мир постепенно становится Западом, а при современной ресурсной базе и экологической ситуации это становится весьма опасным для всего человечества. Парадигма технологического развития, изобретенная Европой, себя изжила. Наступает период нового поиска.

Примечания